― Может, перекусите? Нет? Ну, ты, Ольга, располагайся здесь… — Тетка Валентина Макаровна кивнула на дверь Лешкиной комнаты, суетясь между шифоньером и сундуками в поисках простыней, наволочек, одеял. — А Серегу я в летник… Отдохнете…
Они устраивались так в каждый приезд: Алена занимала Лешкину комнату, а Лешка и Сергей спали во времянке за домом, где к середине августа полыхала тяжелыми гроздьями рябина, и с утра до вечера ошалело кричали дрозды.
Было, наверное, не совсем честно оставлять Алену одну рядом с Лешкиной матерью, но Сергею очень хотелось избавиться от причитаний тетки Валентины Макаровны…
― Кажись, все… — подытожила она, придерживая левой рукой стопку белья у груди и зачем-то оглядывая комнату. — Барахлишко твое пускай здесь пока…
Сергей машинально потрогал в кармане деньги, что матери дали ему и Алене на пропитание: выкладывать их сейчас было неуместно…
― Чуял ведь он! — воскликнула тетка Валентина Макаровна, не выдержав. — Со вчера как в воду опущенный! Есть не стал… Куда ты, спрашиваю, весла берешь?.. «На кудыкину…» Хлопнул дверью…
Алена выслушала ее, стоя перед большой репродукцией «Незнакомки» спиной к Сергею. Он думал — она разглядывает репродукцию, но заметил ее отражение в стекле и поймал на себе какой-то странный взгляд… Чтобы не исчезнуть молча, выходя вслед за теткой Валентиной Макаровной, сказал:
― Я потом приду…
Алена обернулась, кивнула.
Шел уже третий час ночи.
* * *
Света во времянке не было. Тетка Валентина Макаровна оставила Сергею керосиновую лампу и, приглушенно всхлипнув на прощанье, ушла. Шаги ее стихли сразу за порогом.
Оставшись один, Сергей, поддаваясь возросшему в одиночестве беспокойству, запер на крючок дверь, потом тщательно проверил шпингалеты на окнах. И поскольку никогда раньше не закрывался в летнике, сам устыдился своего поступка.
Пожар даже в Сосновске не редкость. А Лешка по-всегдашнему хотел попасть к месту событий первым… Но почему-то беспокоил непонятный взгляд Алены, каким она смотрела на него из рамки с репродукцией. Правда, у Алены есть собственные мотивы, чтобы тревожиться, — мотивы, которых ему, Сергею, касаться не следует, даже если он знает или догадывается о них.
Сергей снял крючок с двери, поднял шпингалеты и распахнул настежь раму. Темная, в слабых отсветах лампы рябиновая ветвь распрямилась при этом и заглянула в окно, слегка покачиваясь как живая.
Лампой давно не пользовались, фитиль отсырел и то чадил, покрывая копотью надколотое стекло, то неожиданно почти угасал, с легким треском разбрасывая желтые искры, за которыми тянулись ниточки дымчатого следа.
