Эрха была не виновата. Лилька напугала глупую раненную скотину, и та ее затоптала.
Мамка бросила скалку, подошла к Сане:
-- Водички тебе принести?
-- Не хочу.
-- Сыночка...
Женщина села рядом, прикорнув головой к его плечу. Сестренка опять всхлипнула.
- Уйду я, - не открывая глаз, сказал Саня. - Иначе так и буду ждать, когда дверь откроется, и Лилька в горницу вбежит. Утром шаги во дворе услышал...
- Это Олюшка прибегала. Ей как раз вчера пять исполнилось. Во дворе меня поймала и говорит, пусть, раз сестренки больше нет, дядя Саня теперь на мне женится.
-- У-у-у... - взвыл Санька. Мать обхватила его за плечи:
- Иди сыночка, белый свет посмотри. Может, родную свою кровь где встретишь. Только нас не забывай.
-- Мамка, зачем люди любят друг друга?
- А зачем они дышат? От Бога оно. Перемоги, сыночка, и новое дыхание откроется. Только нас не забывай...
Глава 2
По зеленому, бархатистому на ощупь сукну в беспорядке рассыпались книги и всякие безделушки, включающие государственную печать; на самом краю в критической точке балансировал тонкий стеклянный кувшин с остатками вина.
Вчера герцог позволил себе выпить сока виноградной лозы, о чем жалел и по сей момент. На утро, после даже незначительного возлияния, его начинала трепать жуткая депрессия. Мир погружался в пучину. Хотелось, не поднимаясь с места, одним мановением крушить и ломать. Еще лучше - мучить. И смотреть в глаза жертве, дабы убедиться, она тебя видит и ненавидит. Тех, кто быстро ломался, Арий уничтожал немедленно. Тех, кто сопротивлялся, герцог тянул как дорогой напиток - по капельке. И уже полным торжеством, - означающим выход из перманентной депрессии, - было, когда такой упрямец падал к ногам своего палача, умоляя о пощаде или, что практически одно и тоже, о смерти.
Как еще мало он правит, - уныло размышлял Арий, - всего каких-то двадцать лет. За такой короткий срок невозможно вытравить у людей привычки к сонному, тухлому отвратительно пресному существованию, когда все заранее известно, когда кругом мир благодать и ласковый покой. Не разверзнутся небеса, не обрушится на беспечную голову смерть. Не прогремит, завораживающее слово герцога, и, как родился, так и будешь копошиться в собственном углу. Да, разумеется, прихорашивая его, да, разумеется, прикипев сердцем к покою, уюту и бесконфликтности существования, обеспеченным аллари-господином, которого любишь, или хотя бы терпишь.
Как можно проникнуться любовью, - да просто доверием, - к нелюдю!? Разве можно вообще хоть кому-нибудь доверять? Должно трезво мыслить, прогнав морок покойного приятия жизни и призвав в судии режущий нерв смерти...
