Невообразимое не должно принимать форму видимых образов, которые искушали бы его подобно разным другим соблазнительным приманкам.
Таков клочок бумаги, сожженный Клелией на алтаре.
*
Сексуальность всегда будет неуместной, постыдной, алогичной, ненормальной, не то чтобы начисто лишенной смысла, но как бы вынесенной на грань сознания. Она всегда будет догуманной.
Это просто след — прежде всякого знака, до какого бы то ни было значения. Прошлое, которое невозможно разрушить. Эта невидимая буква — мужской половой член, который восстает от каждого сновидения. Невидимая разница в формах. Первая метаморфоза. Объятие двух тел, которые вздымаются и покрывают друг друга, есть первое слово живого. Это слово невидимо для тех, кто является его плодом, а его буквы — для тех, кто видит сны. Это невидимая сцена, в которой любовь черпает свое желание невидимости. Это образ, которого всегда недостает человечеству.
*
Следствие I. Постыдный акт возможен лишь под покровом тьмы и не может получить имени — потому что иначе он рискует проявиться прилюдно или под недреманным оком солнца. Скотоложству, к примеру, запрещено иметь образ, речь, символический знак, nomos и представать под солнцем.
Потому-то аргумент Плутарха немедленно наводит на мысль о зоофилии, замкнутой во тьме палеолитических пещер. Это еще не иконоборчество, как то, что замыслили впоследствии кельты, галлы, византийцы, мусульмане. Но это поползновение запереть образы во тьму. Это еще не попытка разбить икону, но это уже порыв укрыть неписаную букву от света, подальше от солнечного ока.
*
Следствие II. Придуманная Стендалем Клелия оживляет неписаный, невидимый, немыслимый закон Плутарха. Поскольку она отдается Фабрицио в темноте, объятий как бы нет. Ни тот ни другая не нарушают своих обязательств: именно возможность видеть ребенка освещает их и убивает всех троих (око солнца). Столь ошеломляющее завершение «Пармской обители» напоминает конец сказки про вампиров. Свет внезапно настигает чудовищ и безжалостно убивает их.
*
Следствие III. Ее губит заря.
*
Почему маркиза Клелия Крешенци отдается Фабрицио лишь под покровом абсолютной темноты?
Не потому, что ей стыдно, чтобы ее увидели во власти желания.
Если она осознала, что ее видно, ее самозабвение лишается всей своей ураганной бесформенности.
Лишь невидимость позволяет человеку целиком отдаться своим внутренним ощущениям и бросает душу на съедение чувствам.
*
Следствие IV. Стоит любви взять в свидетели посторонний взгляд, как она теряет свой беспокойный, жадный, алчный до другого (чистое
