Глава одиннадцатая
Беспощадные отношения
Любовь не знает пощады. Ничто ее не удовлетворит. Так уж оно есть, и не любовь виновата, и ни один из двух влюбленных не отвечает за то, что она одновременно запрягает и изгоняет,
что она ввинчивается в плоть, забивается под кожу и знать ничего не желает,
что она стискивает и убивает.
В основе каждого человека — его принадлежность к полу, и ничего с ней не сделаешь, не спрячешь, не убежишь, не преодолеешь, не прикроешь, не сублимируешь.
Она чиста.
Она безоговорочна.
В ней и непостижимость, и непрерывность, и неотъемлемость, и способность к размножению, и разрастание, и упрямство, и независимость от времени года, и наваждение.
Вот в чем неотвратимость сексуальных отношений: они амбивалентны. Они связаны не с наготой, а с обнажением. Животная чистота, оскверненная так называемым человеческим отвращением или стыдом. Стыдятся не наготы, а обнажения.
Ничто так не унижает и не оскорбляет, как сознание того, что тебя больше не любят.
*
Разрыв никогда не бывает окончательным.
Мужчины и женщины сознательно это скрывают.
Любовь — странная связь, затрагивающая чувственность двоих, — продолжается после разрыва и даже после траура. Уходит не любовь. Просто одно из двух тел выходит из сделки, которая по нисходящей линии в родстве со смертью, потому что связана с размножением, а размножение — это такая странная разновидность бессмертия, похожая, ужасная, живая. Один из ее этапов — смерть тех, чьи черты потом передадутся родившемуся человеку, который никогда не увидит, на кого он похож.
Тот, кто родится, не может стереть отпечатка любви, оставшегося в его лице, форме рук, цвете глаз.
Даже если он носит маску, воображая, что сам ее выбрал.
*
Мы почти вправе утверждать, что покинутый не может расстаться с таинственным органом, в который он превратился; этот орган — словно истолкование всего, что было.
*
Что из этого следует? Вот почему каждое рождение ребенка равносильно окончанию любви: подобие явилось на свет, оставив позади себя свой сверкающий прообраз.
*
И не в том дело, что прерывается общение, и не в том дело, что все смешалось и налаживается по-новому, словно основа всего — это именно порядок и неупорядоченность в мире. Мы сами, уходя, изменили любви. Мы сами заткнули щель, сами законопатили радушно распахнутый перед нами вход — а ведь он постоянно распахивается навстречу смертным, потому что, проходя через смерть, мы проходим в это отверстие и там сперва теряем облик, потом гнием, потом в конце концов растворяемся.
