— Ну а если вы и вправду не справитесь с новой должностью, найдем вам замену, — сказал верховный. Впрочем, в это мне что-то не верится, дело у вас пойдет на лад.
Он почувствовал сухость в горле, отлучился в комнату отдыха, находившуюся рядом, в углу кабинета, и вышел оттуда с бутылкой боржоми. Налил себе в стакан и предложил Василевскому.
— С утра в Москве такая жара, что просто нечем дышать, — посетовал Сталин, опорожнив стакан в несколько глотков. — А маршала Шапошникова Бориса Михайловича мне жаль было освобождать от должности начальника Генштаба, — неожиданно заявил он. — Но что поделаешь — заболел человек, а от болезней никто из нас не застрахован.
— У него не так давно случился приступ, и мне пришлось отвезти его домой, — обронил Василевский. — Вызвал ему врача, и, кажется, вовремя. На другой день к вечеру кризис миновал.
— Вон оно что, а я и не знал, — обидчиво произнес Сталин и, глядя в упор на генерала, упрекнул его: — Почему мне не доложили? Вы же были его первым заместителем!
Василевский заметно смутился, отчего на его краснощекое лицо набежала тень, а под глазом забилась тонкая жилка.
— Если честно, товарищ Сталин, я боялся, что, пока буду вам докладывать, Борису Михайловичу станет еще хуже, — признался Александр Михайлович. — Да и сам Шапошников одернул меня, когда я хотел было поднять трубку «кремлевки» и набрать ваш номер. «Не паниковать и товарища Сталина не тревожить!» — резко сказал он. Что мне оставалось делать? Я дал Борису Михайловичу из аптечки две таблетки, чтобы успокоить сердце. Оно у него молотом стучало в груди.
— Впредь, что бы ни случилось, немедленно докладывать мне, понятно?
Сталин строго взглянул на Василевского, и на душе у того похолодело. Он поднялся с места, вытянул руки по швам.
— Слушаюсь, товарищ Сталин! — выпалил он на одном дыхании.
— Ну вот, товарищ Василевский, так-то оно лучше, — уже спокойнее произнес верховный. — Я должен знать обо всем, чем живет наш Генеральный штаб, тем более теперь, когда идет такая война и надо принимать важные решения, от которых порой зависит судьба целых войсковых соединений. И еще в нашем военном деле особенно важна правда. Тут, как говорил Ромен Роллан, нужно любить истину больше самого себя, но своего ближнего больше, чем истину. А я для вас и есть тот самый ближний. — Он неожиданно и по-доброму улыбнулся, потом серьезно добавил: — Вас я ценю, так что не огорчайтесь. Ладно, продолжим наш разговор. Так какие силы бросил враг на Сталинград? Вы говорите, что эти силы в пользу противника?
