— Итак, вы полагаете, что Ларита Динц находится в Бургоне? — Бертон взял бумаги со стола, чтоб руки были заняты. Похаживать по кабинету, заложив их за спину — слишком похоже на манеры Цереса.
— Вероятно. — Крестовик был осторожен с выводами.
— Откуда шел голос?
— Из Бургона. Голубь не ошибается. Отклонение не больше, чем полрумба.
«А принц времени даром не теряет! Выхватывает ценных человечков прямо из огня. Похоже, он тоже следит за моими находками».
— Вещание узкое или широкое?
— Круговое. Вещатель словно стремился охватить всех, кто может слышать.
— Чей голос?
— Если с возрастом Лариты Динц ошибки нет, это была не она. Какая-то девушка постарше. Голубю голос незнаком. Он говорит, очень приятный.
— О, тут вам верить трудно. Вы холостые, вам любая кошка ласково мурлычет. Я разрешаю вам поговорить с кадетом Хавером, он в лазарете. Но при разговоре будет мой человек. Обруч придется снять.
Вместо ответа Крестовик снял кепи. Обруча на нем не было. Должно быть, устал от голосов за время дежурства.
Тем временем ребята с оружием уже отправились на задание.
Шифровальщицы закончили кодировку, и надели шлемы. Бертон специально взял тех, кто умело владел узким вещанием. В эфир понеслось:
— Четыре, семь, пять, ноль, один, три, девять, ноль, два…
Тот, кто позволял Куполу передохнуть от трескучих голосов, поймал сигнал и начал строчить стенограмму.
— Гере штабс-генерал, для вас срочное сообщение!
Огонек таял от счастья.
В жаркий месяц полевик он лежал в светлой прохладной палате, на белоснежной постели, а рядом сидела девчонка с лицом ангела, которая принесла лекарства и еду. Они были наедине! И дверь в коридор закрыта! И никто не подглядывает! С ума сойти.
— Вот это вам надо выпить. А вот это проглотить, не жуя. Нет, в рот я класть не буду. Это вы сделаете сами.
Чепец сестра Эрита поправила, теперь из-под него ни волосинки не выглядывало. Темно-пламенные губы ее были поджаты, но желто-карие глаза порою весело поблескивали, когда она задерживала взгляд на Огоньке.
«Я что, такой смешной?»
От волнения он чуть не подавился пилюлей, а потом едва не пронес ложку мимо рта. Сидеть в кровати оказалось тяжелей, чем на жестком сиденье в кабине самоходки. Если лежа было еще ничего, то сев, он оказывался почти лицом к лицу с сестричкой и начинал ощущать какой-то тонкий, еле уловимый аромат цветов.
«Но сестрам милосердия нельзя духами брызгаться! Наверно, это мыло. Она мылась в купальне, запах впитался в волосы. О, Дева Небесная!» — стоило Огоньку представить, как Эрита сбрасывает черно-белые одежды и становится на край купальни своей волшебной ножкой, у него тотчас начинало колотиться сердце, а рот пересыхал. Приходилось лишний раз хлебнуть компота.
