В квартире было холодно, как в ледяном доме в парке на Масленицу.
Лида с обмирающим сердцем, готовым заглохнуть совсем, забуксовав в колее, ушла в спальню и ждала мужа.
Она слышала, как свекровь прошла на кухню и загремела кастрюлями, будто по железной кольчуге врага, пытаясь изрубить её на кусочки. Через полчаса свекровь позвала свёкра ужинать. До Лидочки донёсся запах борща.
Она посмотрела с тоской на часы. Андрея всё не было. Лида стала разглядывать будильник. Часы были механические, древние, вставленные в деревянный кукушечий домик. Но кукушка давно умолка, маятник висел рыболовным грузилом. Стрелки замерли на месте, будто лапки присосавшегося к стеклу жука. Через каждую минуту длинная лапка конвульсивно дёргалась – и передвигалась на одно золотистое деление. Маленькая короткая лапка дёргалась реже, будто жук начал агонизировать. Кургузая лапка вздрогнула – и встала на палочке в паре с крестом.
Дверь спальни рывком распахнули – и выросшая в проёме на фоне уходящего в ночь коридора свекровь, готовая взорваться, как забродившая банка с огурцами, раздражённо сказала:
– Догулялась! Иди, ищи его теперь!
Через час свекровь взяла телефон и начала названивать друзьям Андрея.
Ещё через час фосфоресцирующая свекровь вновь возникла на пороге спальни:
– Позвонила бы хоть дружкам его!
Мать Андрея выстрелила дверью и сама рьяно начала накручивать диск телефонного аппарата. После очередного разговора она кидала трубку на телефон так, что он издавал жалобное мяуканье брошенной на пол игрушки-пищалки. Потом опять поднимала её – и накручивала диск снова.
В промежутки между звонками, Лидочка слышала:
– Вы меня с ума сведёте! Вы меня доконаете!
Странно, но Лида почему-то совсем не беспокоилась за Андрея. Она была уверена, что тот где-то прохлаждается. В кино пошёл, торчит у друзей или сидит в каком-нибудь баре. Она не чувствовала угрызений совести, но её душили слёзы из-за обиды, что она потратила столько сил на блины, пытаясь залить клеем наметившуюся трещину хотя бы снаружи.
Лида не успокаивала свекровь, инстинктивно понимая, что это только вызовет очередной шквал негодования, всё иссушающий и срывающий со своих мест.
Ей только было ужасно обидно, что все снова делают из неё виноватую: «Знай своё место». И опять она ничегошеньки не добилась. И напрасно отпросилась с работы печь блины. Свекровь даже и не притронулась.
– И где этот гадёныш? – бросила в сердцах о сыне.
