Перерождение: Эффект Массы | страница 26
С этими словами капитан ушел, оставив нас в кабинете посла.
— Ну что, погнали исследовать местный общественный транспорт? — весело спросила я, вызвав недоуменные взгляды бойцов. — Чего вы так на меня смотрите?
— Коммандер… — Эшли запнулась, не зная, что и говорить.
— Эшли, вы же не думаете, что я коммандер по жизни? — хмыкнула я. — Субординация должна быть на борту корабля и на задании. Во всех остальных случаях я — Имрир.
Эшли улыбнулась, Аленко стоял и хлопал глазами.
— Тогда… Имрир, пошли ловить такси!
Вот за что мне нравится эта особа, так это за легкость характера! Искоренить бы еще ее ксенофобию… Ну да ладно, подожду, пока у меня менталистика не проснется. Или воспользуюсь старым добрым убеждением.
Пока мы добрались до Башни Совета, я четко поняла, что создатели игры ОЧЕНЬ поскупились на масштабы игрового мира, поскольку до этой башни мы добирались минут сорок на такси и еще минут десять пешком по довольно запутанным переходам. Но вот, наконец, искомое строение найдено и мы, вывалившись из лифта, потопали к широкой парадной лестнице. За которой стояли два турианца.
Ну, здравствуй Гаррус Вакариан. Посмотрим, каков ты в реальности.
Поднимаясь по лестнице я услышала окончание занимательного диалога:
— Сарен что-то замышляет, я в этом уверен! — низкий урчащий голос молодого турианца взволнованно прервался. — Прошу, дайте мне больше времени! Задержите их!
Его рослый собеседник презрительно фыркнул:
— Задержать членов Совета? Не смешите меня! Ваше расследование закончено, Гаррус. И не заставляйте напоминать вам об этом еще раз!
Паллин, а это был несомненно он, окинул молодого подчиненного тяжелым взглядом и ушел, неодобрительно покачав головой. Видать, Вакариан успел его уже порядком достать.
Наблюдая за Найлусом, я была уверена, что турианцы просто физически не способны к яркому внешнему проявлению эмоций, но Гаррус только что разбил это мое заблуждение в пух и прах! Вся его фигура, до кончиков когтистых пальцев изображала разочарование и растерянность! Покрытая хитиновыми пластинами жалостливая мордочка, по идее вообще не способная к живой мимике, была воплощением детской обиды и глубоко уязвленной гордости. Вот только в живых, нереально голубых глазах растерянность быстро сменялась решительностью. Гаррус встряхнулся, словно большой кот, что-то недовольно пробубнил и перевел заинтересованный взгляд на нашу замершую композицию. Мгновение на осознание и узнавание, и уже полный решимости и энтузиазма турианец двинулся к нам.