— И у тебя есть ружьё, — как-то просто и необидно возразила деду Лена.
— Старый винчестер, — согласился Рыльтын, — в тундре без надобности. — Он немного помолчал, сосредоточенно, стараясь что-то вспомнить. — У купца-американа задолго до прихода белой банды за двусезонную песцовую добычу выменял. Ружьё умному человеку не помеха, — продолжал Рыльтын. — Дураку что ружьё, что вертолёт…
И он рассказал, как в начале зимы прошлого года на Талый ручей забрались на вездеходе из района люди посторонние. Зайца били. Из лёжки хозяина подняли. Вездеход к берлоге подогнали. Резиновый шланг одним концом соединили с выхлопной трубой, а второй конец в берлогу. Вывернулся медведь и на них. Один успел выстрелить, но сам жизнью поплатился. А обожжённый пулей шатун страшен. До Анюйской заимки добрался. Двоих рыбаков задрал. Детей сиротами оставил. И все эти беды из-за нехороших людей, из-за жадности и безжалостности. Природа на Чукотке слабая. Она, как малое дитя, в заботе нуждается.
Рыльтын вынул изо рта погасшую трубку и так посмотрел на Ивана, будто в нём самом, в его кряжистой силище он видел заступника и надёжного хранителя земли чукотской.
Долгий разговор вели Рыльтын и Иван. Неслышно, чтобы не стеснять мужчин, Лена удалилась в свою ярангу. Рыльтын не мог не заметить, каким нежным взглядом провожал её Иван. Он боялся того времени, которое неизбежно должно было прийти, когда Лена, окончив институт, навсегда останется в большом посёлке или городе. Сейчас она всё лето с ним рядом — прямая помощница. Ещё ему помогают хорошо собаки-оленегонки. Без них не справиться. Но и за ними нужен уход. Стадо растёт. На такое стадо надо четыре пастуха. Рыльтыну одному теперь уже не под силу.
— Стареет древнее занятие, — осторожно обронил он, тепло глянув на нахохлившегося Ивана, — молодые люди неохотно становятся оленеводами. А жаль… Оленина — вкусное мясо…
— А сладкое оно оттого, что достаётся трудно. Сейчас вновь стали задумываться, как поднять уровень жизни оленевода, помогают, — возразил Иван, — даже маршруты выпаса вам устанавливают.
— Плохое ты слово сказал — «машрута», — обиделся Рыльтын. — Олешкам, однако, трава нужна, ягель… а «машрута» ему не нужна. От него олешка падал. «Машрута» не стало — олешки хорошие стали. Я на правлении всем сказал, послушали — не стало «машрута». Хорошо делали. Люди учёные приходили в стадо, смотрели, сказали — правильно. — Рыльтын не спеша раскуривал носогрейку и упрямо смотрел на Ивана.
