Стивен не обращал внимания на прохладу и острую боль в ноге, прогуливаясь с ней по саду его младшего брата. Сейчас здесь царило уныние. Нигде ни цветочка, листья и стебли пожухли и увяли. И все же только здесь, в тишине и одиночестве, он мог почувствовать себя практически нормальным.
Он посмотрел на серое небо. В последнее время столь многое утратило цвет (кроме ее волос), что он начал задумываться, не теряет ли зрение. Члены семьи и врач, который его лечил, знали о сбое, который произошел в его разуме, но больше он ни с кем об этом не говорил. Гордость не позволяла ему распространяться на эту тему, он и родственников упросил хранить молчание. Никогда в жизни Стивен никого не упрашивал. Но он изменился, только не знал, что стало причиной этой перемены.
Время от времени его посещали какие-то обрывки воспоминаний — окровавленная рука, оглушительный взрыв, вопль, крик, тошнотворный смрад смерти, — но они улетучивались, прежде чем он успевал поймать их и охватить мысленным взором. Возможно, с его стороны просто глупо так упорно стараться вернуть столь страшные воспоминания, но неизвестность, пустота разума были еще страшнее.
— Вам не холодно? — спросил он, и она остановилась.
Это явно были не те слова, которые она ожидала от него услышать. Ее плотный, тяжелый темно-зеленый плащ мог и не защитить от пробирающей до костей сырости.
— В Крыму было гораздо холоднее, — сказала она. — Хотя я слышала, что в этом году Англию ждет необычайно холодная зима. Поневоле начинаешь думать, что это Господь захотел дать прочувствовать англичанам, каково было их воинам там.
— И их женщинам.
Она потупила взор, и краска проступила на ее впалых щеках, как будто ее смутило упоминание о собственных добрых делах.
На какую-то долю секунды его охватило желание рассказать ей о своем недуге, но он не смог заставить себя сделать это. Он не мог к тем страданиям, которые уже ей причинил, добавить еще и унижение признанием в том, что понятия не имеет, кто она и какое место занимала в его жизни… помимо знакомства на одну ночь. Но это было нечто большее, чем желание не смутить ее или не огорчить. Дело было в его собственной гордости, его собственном стыде. И в парализующем страхе.
Что говорит об уме человека то, что он не в состоянии ухватить нить воспоминаний?
Служившие под его началом восхваляли его героизм. Однако сам он не мог вспомнить ни единого своего поступка, достойного похвалы.
Он уже месяц как вернулся домой залечивать тяжелейшие раны, но до сих пор не знал о происхождении ни единого шрама… кроме одного маленького, на щеке, прямо под глазом. Этим его наградил Вестклифф, когда через несколько часов после свадьбы выволок Стивена из кровати своей жены и рассек ему ударом кулака кожу. На самом деле то свидание было совершенно невинным, Стивен всего лишь ободряюще приобнял ее, но он хотел, чтобы Вестклифф думал иначе, и поплатился за это — был сильно избит. Но эта взбучка была пустяком по сравнению с тем, через что ему недавно пришлось пройти. Во всяком случае, на это указывали остальные шрамы. Лишь они одни знали, что с ним произошло. Жаль, что шрамы не умеют говорить.
