И обхватив его за плечи, Ада стала дарить ему один поцелуй за другим.
Они растворились в чувственном мареве, в слиянии губ, в объятиях, поцелуях… Питер страстно ласкал ее обнаженное тело, готовое дарить и принимать любовь.
— Питер… Питер… — Она с трудом переводила дыхание. — Ну, пожалуйста…
— Чего ты хочешь?.. Скажи… Я должен знать…
Он прижал ее к постели еще крепче, исступленно целуя глаза и плечи.
— Подожди, — в смятении простонала она. — Сейчас… Еще немного…
В голове у Ады все так смешалось и перепуталось, что слова больше не имели значения. Ничто уже не имело значения, все потеряло смысл, кроме ласки его волшебных губ…
— Ты хочешь, чтобы я остановился? — Голос Питера звучал все настойчивей. — Только не играй со мной, слышишь! Ты этого хочешь?
— Нет, нет! Питер, не останавливайся! — и с неожиданной силой и страстью Ада прильнула к нему всем телом. — Только не останавливайся, дорогой. Делай, что хочешь, я твоя…
Он целовал ее с восторгом первооткрывателя, попавшего в край дикой, неведомой красоты, и упивался ответными поцелуями.
Ада уже не помнила себя от страсти, неукротимое пламя опалило ее и лишило последней капли благоразумия. Желание превратилось в невыносимую пытку, которую не было сил переносить.
— Питер!
Ада почти всхлипнула, умоляя о пощаде.
— Сейчас, солнышко мое, сейчас…
И словно почувствовав, что она достигла края, и больше не может ждать ни секунды, он развел бедра девушки, и вошел в нее быстро и сильно, негромко вскрикнув от счастья… Но в этот высший миг утоления страсти, точно молния, его пронзила мысль: Боже Всемогущий, она невинна!
— Ада… ты…
— Все хорошо, милый, — прошептала она, — все хорошо. Разве ты не понимаешь?..
Ну, конечно, он понимал. Боль, причиненная им, была ничем по сравнению с небывалым наслаждением. Боль стала радостью, желанием, которое жаждало удовлетворения. В отчаянии она приподняла свои бедра в страстном призыве завершить то, что он начал. И Питер, даже если бы очень захотел, не мог подавить эту самую великую из человеческих потребностей.
— О, господи, помоги мне, помоги ей…
Он закрыл глаза, и последняя осторожность покинула его.
Сгорая на божественном огне и забыв обо всем на свете, они бросились в пучину страсти, сливаясь телом, сердцем и душой в единое целое. И с первыми лучами солнца, в его золотом сиянии они, точно заново рожденные, обрели наивысший восторг и умиротворение…
Ада не знала, как долго они пролежали в объятиях друг друга. Дыхание их постепенно выровнялось. На смену необузданной страсти явился холодный рассудок. Питер первым пришел в себя.
