– Ты переспала с ним? – переспросил Померанцев, и Олеся с изумлением поняла, как важно это ему – ее ответ. И слова сами вылетели из уст.
– Ну, конечно, я переспала с ним. Такая возможность случается нечасто. Он, возможно, даст мне роль в новом фильме. Главную роль, – ответила она, разведя руками точно так же, как несколько часов назад развел руками Шебякин. Чего, мол, скажешь, таковы правила.
Максим некоторое время молча смотрел на Олесю, а затем вдруг поднялся на руках, склонился над ней, провел ладонью по ее обнаженной груди и прошептал:
– Ты заплатишь мне за это!
– Не могу дождаться, – прошептала Олеся в ответ, забрасывая руки выше, за голову, как сигнал капитуляции. Настоящая любовь? Боже, разве хоть кто-то может знать, что это такое…
Иностранцев с русскими женщинами расписывали только в одном-единственном загсе Москвы и только по предварительной записи, словно давая понять, насколько неполиткорректно и непатриотично это все, с какой стороны ни посмотри. Надо поддерживать отечественного производителя, но если уж вы такие настырные… Официально надо было ждать месяц, но запись была забита на полтора. У Анны голова шла кругом при мысли о том, что Матгемейну придется сидеть полтора месяца дома, взаперти, как в тюрьме, в ожидании свадьбы, как приговора о помиловании. О том же, чтобы выпустить его на улицу снова, не могло быть и речи.
После того как она привезла Матюшу домой, такого мрачного, пропахшего черт-те чем, хмурящегося и молчаливого, Анна буквально поминутно ждала от него слов (английских, конечно) о том, что это – too much и что он должен полететь по каким-нибудь срочным неотложным делам к себе домой, в Ирландию.
– Господи, что они с тобой делали? – ужасалась Анна и заливалась горькими слезами, так как на теле ее возлюбленного ирландского медведя нашлись синяки и ссадины, происхождение которых он отказался объяснять. Просто сидел в ванне с закрытыми глазами и держал Анну за руку. Проза жизни – вот то, что рушит отношения. А их проза – она даже и не проза, это какая-то драма, фильм ужасов – чем дальше, тем страшнее.
– I love you, – прошептал уже почти спящий Матюша, чистый, в свежих шортах и футболке, на Анниной кровати.
– Я тоже люблю тебя, – ответила Анна, нежнейше поцеловав его, уже спящего, в губы. Тяжелое прерывистое дыхание смутило и напугало ее еще больше. А что, если бы он там простудился, что, если его действительно роняли в лужу. Не май же месяц. И вообще, как можно так обращаться с человеком, пусть даже и выпившим пинту эля – она тоже уже привыкла, что он именно так называет бутылку пива. Матгемейн вообще-то пил редко и совсем немного. Анна была не против, но для полиции, видимо, одного аромата хватило, чтобы сделать далеко идущие выводы. А тут еще и без документов.
