– Неплохой стиль официального отчета, – Зимин сглотнул.
– И не говорите.
– Но вы не поверили.
– Это же бред! – Илья фыркнул. – Во-первых, двадцатый век на дворе. Походы на кладбище, магия… Я бы заметил по ней. Я бы не женился на ненормальной. Я решил, что она просто дала детективу больше денег, чем я.
– Не находите, что это еще больше попахивает киноштампами?
– Не нахожу.
– И что дальше? – Зимин сцепил пальцы в замок, чтобы скрыть дрожь.
– Я выследил ее подругу. Припер к стенке. Стал выспрашивать. Она сказала, что у жены кто-то только что умер… здесь, в Москве… и она буквально неделю назад повезла тело на поезде в Уренгой. Я не поверил.
– Почему?
– Да не было у нее никого в Москве! Когда мы познакомились, три с половиной года назад, она только что приехала с Севера и никого в городе не знала! Все там! Никого здесь, кроме меня!
– Не кричите так, – Зимин скрипнул зубами. За окном свинцовели сумерки.
– Я бы не кричал, если бы все они не сговорились меня обманывать. Вы знаете, что мне по телефону ее мать сказала? Знаете, а?
– Не знаю.
«Знаешь, – стукнуло сердце. – Все ты знаешь».
– Я ведь даже телефона ее не знал. Нашел по фамилии в телефонном справочнике. И начал обзванивать. И раз на третий меня спрашивают: кого к телефону? Валентину, говорю. Извините, отвечает мне ее мамаша. Или не знаю кто, седьмая вода на киселе. Извините, блеет несчастным голосом. Никак не могу Валентину позвать. Умерла она, три с половиной года назад умерла. Ну не суки, а?
– Суки, – безразлично кивнул Зимин и стал мешать кофе, уже не слушая, как Илья доберется до Уренгоя и всем там покажет. И особенно тому, из прошлого, которого его жена внезапно, погостивши в родных местах, очень полюбила. Или она его и раньше любила? Привезла с собой… деньги на него тратила. А потом небось за ним и уехала, потому что тот в Москве не прижился. С-с-скотина он.
«Она», – хлюпнуло в груди.
«Заткнись», – выдохнул Зимин.
* * *
Ближе к одиннадцати вечера, после остановки в Ханымее, Илья задремал, предварительно получив заверения от собеседника, что история печальна, но банальна… Заверения и немного сочувствия. Не какого-то там психотерапевтического, а искренне человеческого.
Зимин приглушил верхний свет в купе, но не лег. Продолжал сидеть, уставившись в окно. Под рельсами перекатывалась вечная мерзлота, километры упокоенной земли, укутанные в иней и снег. Под этим стылым одеялом лежали с доисторических времен мамонты, олени, целые собачьи упряжки, когда-то вмерзшие в лед… Идеально сохранившиеся, целые: наверно, если откопать их и согреть на жарком солнце – они проснутся и побегут дальше.
