люди в гражданской одежде и о чем-то оживленно разговаривали. Когда патрульный привел Настю, все сразу повернули головы в ее сторону. Пожилой мужчина, сурово оглядев Настю, строго спросил часового:
— Где взял?
Парень ответил и пояснил, что прикидывается «своей».
— Проверим. Отведи ее в особый, к Гурьянову. Он разберется.
Через пару минут она была уже у Гурьянова. Особист был молод, черняв, невысок ростом. Он раскуривал цигарку и что-то оживленно говорил пожилому партизану, затем, посмотрев на Настю, сказал:
— Ты обожди, Прохорыч. Потом все обмозгуем. Сейчас займусь этой девицей.
Мужчина ушел. Гурьянов предложил Насте сесть. Самокрутку погасил и, не глядя на гостью, как бы мимоходом спросил:
— Фамилия?
— Усачева Анастасия.
— Значит, бежали?
— Из лагеря сбежала, из того, что возле деревни Любони.
— А каким образом удалось сбежать?
— Вы что, не верите?
— Нет, почему же. Возможно, было и так. А до этого лагеря где были?
— В тюрьме сидела.
— В какой?
— Известно в какой, в Острогожской.
— За что туда попали?
— Как за что? Работала разведчицей. А у немцев — переводчицей.
— Ну, бросьте, Усачева, сочинять. Вы знаете немецкий язык?
— Если б не знала, не работала бы переводчицей. Меня сам секретарь подпольного райкома Филимонов к ним работать заслал.
— Неужели? — спросил особист таким тоном, что она поняла: он ей не верит. И вдруг стало обидно, горло перехватили спазмы, и она чуть не заплакала.
— Не верите?
— У нас такая работа — приходится во всем сомневаться. — Он помолчал и добавил: — Мне хочется тебе поверить, Усачева, но не имею на то права. Не имею. Надо проверить. А пока проверяем, посиди под арестом.
Она оказалась в небольшой землянке, где стояли самодельный топчан, небольшой столик, чурбан вместо табуретки. У самого потолка светилось небольшое оконце. Здесь она и должна была ждать, пока там, наверху, выясняют, кто она.
Ждала день, другой, третий, а результатов никаких. И лишь через неделю позвал Гурьянов и, предложив сесть, сказал:
— Личность твоя установлена, Усачева. Возвращаться тебе в Острогожск и в Большой Городец нельзя. Будешь пока здесь, в партизанском отряде.
— А оружие когда получу? — спросила она.
— Для чего оно тебе?
— Как для чего? — вскипятилась она. — Воевать буду. Фашистов бить. Я на них ой как зла!
— Не горячись, Усачева, не горячись,— начал успокаивать Гурьянов. — Ты ведь разведчица, знаешь немецкий. И оружие твое — разведка. Когда надо — пошлем туда, к ним... А сейчас пока поживи здесь, в лагере. Официально оформим переводчицей при штабе.
