А дни шли своим чередом. Разные слухи носились над Острогожском, и Настя прислушивалась ко всему, делала выводы, нужную информацию отправляла по назначению. Аресты и пытки не прекращались, и однажды она узнала, что сидит в городской тюрьме Ольга Сергеевна Бавыкина.
Вельнер уже дважды вызывал ее на допрос. Настя была сильно обеспокоена. В родной деревне она не была уже давно, и что там случилось, какие произошли события, толком ничего не знала.
И еще насторожило одно обстоятельство: у Вельнера появилась другая переводчица, а ее, Настю, перевели работать на биржу труда. В командировки по району перестал брать и Брунс. Она почувствовала, что за ней следят, насторожилась и ждала самого худшего. А вдруг схватят? Кто-то предал? Начнут пытать. Раскроют тайну подпольной организации.
Ночью пошла к дяде Васе. У нее был еще пропуск, и она свободно ходила по городу. Дядя Вася принял в боковой комнатушке, внимательно выслушал, подумал, затягиваясь самокруткой, спокойным голосом сказал:
— Насчет Брунса — это чепуха. Выкинь все это из головы. Если б ты убила его, погубила бы мать и еще кой-кого. Да, вероятно, он к тебе уже не пойдет. В городе и районе идут аресты.
— А как Ольга Сергеевна? Подпольный колхоз?
— О подпольном колхозе они только догадываются. А Ольгу Сергеевну арестовали за хлеб. Хлеб отправили партизанам, а сама не успела скрыться.
— Убить могут?
— Конечно могут. Сожгли Максимова — ведь тоже за хлеб.
— Что же делать? Надо как-то спасать Ольгу Сергеевну. Что-то придумать. И мне не доверяют. Может, уйти из города?
— Нет, обождем немножко. На бирже свой человек тоже нужен. Там списки подготовлены на людей, которых решили угнать в Германию, в рабство. Сумей эти списки раздобыть.
— Очень трудно, но попробую.
— Со мной встречаться будешь теперь в условленном месте. У меня нельзя.
Она поняла, что бежать из города вот так, ни с того ни с сего нет смысла: фашисты сразу догадаются, что тут что-то неладно, и начнут пристальней приглядываться к людям из Большого Городца. А еще хуже — мать и маленького Федю могут схватить как заложника. Нужно было обождать, присмотреться, а побег к партизанам — это крайняя мера. Для этого побега будет дан сигнал.
На бирже труда Сперужский обычно мало с ней разговаривал, а всем отделом тут заведовал обер-лейтенант Швебс. Уже пожилой, не в меру полный, он как бы с гордостью носил свое покатое брюхо: дескать, смотрите, какое тут, в России, я сделал приобретение. Он любил поесть, и Настя приносила ему в кабинет бутерброды. Опрокидывая стопку, он громко и смачно чавкал, от удовольствия закрывал свинячьи глазки, посапывал и слегка похрюкивал. Иногда, наевшись до отвала, испускал дурной воздух, не стесняясь посторонних.
