— Давай быстрее сматываться отсюда, — сказал он, убирая «беретту» в кобуру. — Драго, конечно, пришлет сейчас своих людей, мне не хотелось бы с ними встречаться. В особенности если еще и полиция нагрянет.
Они закрыли за собой дверь, прошли по безлюдному коридору, спустились по узкой лестнице и вышли в фойе.
— Дама из восьмого номера просила тебе кое-что передать, — сказал Грэхем и подозвал парня к себе.
Парень встал из-за стойки и подошел к ним, все еще шумно чавкая жвачкой. Грэхем вытащил «беретту» из кобуры и хлестко ударил парня рукояткой по носу. Парень взвыл и попятился к стене, держась за свой разбитый нос. Грэхем сунул «беретту» в кобуру и вместе с Сабриной вышел на улицу.
— Что же находится в конверте и почему это так чертовски важно для Драго? — резко спросил Грэхем, когда они шли по направлению к авениде Ниемейер.
— Что бы там ни было, ясно одно: содержимое конверта одинаково важно как для ЦРУ, так и для Драго.
— И для КГБ, — добавил Грэхем.
— Ну, в этом полной уверенности нет.
— Тогда зачем же Леонов сюда прикатил? Вряд ли только из-за Карнавала.
Грэхем остановил проезжающее мимо такси, и они вернулись в гостиницу.
Колчинский погасил сигарету о борт «Королевы Копакабаны» и взглянул на светящийся циферблат своих часов: 11.07. А «Пальмиры» нет как нет. Он вытащил еще одну сигарету из пачки, которая лежала рядом с ним на скамейке, закурил и посмотрел на Витлока, который, облокотясь на перила, пребывал в глубокой задумчивости. Безусловно, он чем-то встревожен, но Колчинский не привык настаивать, чтобы люди раскрывали ему душу. Но если Витлоку захочется поговорить с человеком, который ему симпатизирует, то он готов его выслушать. Нет ничего более утомительного, чем настырный психиатр-любитель, который сует нос в ваши личные проблемы в абсолютной уверенности, что вместе вы можете их разрешить.
— Что-то ты притих, — окликнул его Витлок.
— То же я мог бы сказать и тебе, — ответил Колчинский, встал и подошел к Витлоку.
— Да, ты прав, — сказал Витлок, глядя на море. — Сергей, тебе Василиса помогала в работе?
Колчинский оперся руками о перила, обдумывая вопрос.
— Ну, начнем с того, что она ненавидела Запад.
От него не укрылась появившаяся на лице Витлока растерянность.
— Она была очень привязана к дому и для нее было мукой жить в разлуке со своей семьей. Можешь себе представить, что с ней стало за шестнадцать лет жизни на Западе.
— Ты никогда не говорил с ней об этом?
— Василиса родилась в семье военных. Ей с детства внушали, что жена всегда должна быть с мужем независимо от того, где он и что делает. Конечно, я пытался говорить с ней об этом, но она каждый раз переводила разговор на другое либо заявляла, что гордится тем, что КГБ выбрал меня представлять нашу страну на Западе. Но о ее настроении говорил, например, тот факт, что она не хотела иметь детей, пока я нахожусь за пределами России. Она считала, что наши дети непременно должны расти в России в окружении родных и близких. Мы постоянно строили планы на этот счет, но через месяц после нашего возвращения доктор сказал, что у нее рак желудка. Год спустя она умерла.
