- Разумеется, - хрипло отозвался Хаксли, - но это такая напрасная трата времени, такое расточительство по отношению к себе окончательное самоотупление. Скажу больше - сознательное оскорбление, надругание над душой, сильнейший ущерб всем функциям, ведущий к безумию!
- Ну, как сказать, - парировал Краули. - Наркотики - элементы магии и всегда в ней использовались. Ведическая сома, лотос Гомера, не говоря уже о дурмане, белене, беладонне, мандрагоре колдуний и ведьм доказательств вполне достаточно. И уверен, для нормального человека, которого я, к счастью, могу назвать примитивным, они исключительно вредны. Но никоим образом не причисляю я себя к обыкновенным людям. Для меня наркотики - лакмусовая бумажка, тест умственных способностей, проверка воли, страстей и намерений. Я думаю, холодный, призрачный эффект кокаина и есть тот самый длинный коридор, полный теней, где теряется и оскверняется душа. Или героин - теплое, мягкое, вкрадчивое оцепенение расслабленной ночи, серые клочья облаков и мертвенная бледность умирающей луны. И только потому, что много я вкусил как радостей, так и печалей, считая себя большим, чем просто человек...
- Но каков вред, Краули! Какова расплата! Читал ли ты дневники Бодлера? Ишервуд, поселившийся здесь неподалеку, недавно перевел их. Я никогда еще не встречал такого отчаяния, такого сожаления о жизни, проведенной в привыкании к фальшивым идеалам. А всему виной - гашиш, и все эти прихоти, обожаемые декадентами.
- Но ведь так оно и есть! - воскликнул Краули. - Бодлер обожал их, упивался своим падением личной проклятостью. И кроме того, написал несколько чертовски сильных вещей... Не было ли то прямым выражением чувства падения или истерии, культивируемой им в приеме наркотиков, темнокожих любовницах и угрызениях совести? Понимаешь, Хаксли, пока мы активны и сохраняем в себе эту энергию - мы спасены. Вся энергия - выплеск наружу восторга и наслаждения от жизни, пока мы используем ее. По мне, принять наркотик, значит позволить демону посетить святилище мысли и действия. И если мы предоставляем ему голос, разбиваем в себе оковы скрытого духа, тогда реализуем больше, чем оскверняем. Мы создаем новые каналы, и это ведет к нашему очищению.
Он встал и подошел к серванту. Снаружи сгущались сумерки и его тучная фигура отбрасывала на стену гигантскую тень. В память о духе тех времен мог бы продолжить фразой, типа: "Холодную плоть булыжной мостовой ласкали сапоги марширующих штурмовиков, раскаленной игрой страха пронзая мозг..." Впрочем, до меня доносился лишь отдаленный шум проносящихся по улице машин и голоса случайных прохожих. Вернувшись, Краули передал Хаксли листок бумаги. "Прочти," - сказал он.
