– Нет, – возразил он в ответ на мое протестующее восклицание. – Этот список нам ничего не дает. Он, правда, помог мне привести в порядок мои мысли. Последовательность и метод. Стадия первая: точно и аккуратно расположить все факты. Далее следует…
– Что?
– Психологическая стадия. Здесь надо пошевелить мозгами. А знаете, Гастингс, ложитесь-ка спать.
– Ни в коем случае, – ответил я. – Пока вы не ляжете, я буду с вами.
– Какая преданность! Но воля ваша, Гастингс, не будете же вы помогать мне думать. А я хочу заняться именно этим.
Я покачал головой.
– А вдруг вам захочется обсудить со мной какой-нибудь вопрос?
– Верно, верно… вы настоящий друг. Но, бога ради, сядьте хотя бы в это кресло.
На это предложение я согласился. Вскоре комната поплыла и провалилась. Последняя картина, которая сохранилась в моей памяти: Пуаро, аккуратно складывающий скомканные листки бумаги в мусорную корзинку.
Проснулся я уже при свете дня. Пуаро сидел на прежнем месте. И поза его была все та же, только выражение лица переменилось, и глаза отливали кошачьим зеленым блеском. Мне хорошо было известно это выражение. Я с усилием распрямился и почувствовал, что весь одеревенел. Людям моего возраста не следует спать в креслах. Одно было хорошо: я пробудился не в блаженном состоянии дремотной лени, а бодрым, со свежей головой.
– Пуаро! – воскликнул я. – Вы что-то придумали.
Он кивнул и, наклонившись вперед, похлопал рукой по столу.
– А ну-ка, ответьте мне на три вопроса, Гастингс. Почему мадемуазель Ник плохо спала в последнее время? Зачем она купила черное платье, если она никогда не носит черного? Почему она сказала вчера: «Мне теперь незачем жить»?
Я оторопел. На мой взгляд, все это не имело никакого отношения к делу.
– Ну отвечайте же, отвечайте, Гастингс!
– Э… э, что касается первого, она ведь сама говорила, что нервничает.
– Совершенно верно. А по какой причине?
– Черное платье… что ж… всякому хочется какой-то перемены.
– Для женатого человека вы плоховато разбираетесь в женской психологии. Если женщина думает, что какой-то цвет ей не к лицу, она ни за что не станет его носить.
– Ну а последнее, ее слова… вполне естественны после такого страшного удара.
– Ни капли, мой друг. Если бы она была поражена ужасом, стала бы укорять себя в смерти двоюродной сестры – все это было бы вполне естественно. Но она ведь реагировала иначе. Она говорила о жизни, как о чем-то надоевшем, утратившем для нее цену. Прежде она не высказывала таких взглядов. Она держалась с вызовом – верно; бравировала – тоже верно; потом выдержка ей изменила, и она испугалась. Заметьте, испугалась, ибо дорожила жизнью и не хотела умирать. Но чтобы жизнь ей надоела? Нет. Еще перед обедом я не заметил ничего подобного. Произошел психологический сдвиг. И это очень любопытно, Гастингс. Что же могло так на нее повлиять?
