Лишь для меня это как удар грома. Каждый день.
Я извинилась и отправилась наверх, прямиком в спальню. К дневнику в коробке. Надо все записать.
* * *
Эти священные моменты. Сидя на коленях у шкафа или лежа на кровати, я пишу в какой-то лихорадке. Слова льются из меня сплошным потоком, сами по себе. Заполняя страницу за страницей. Я опять здесь, в спальне, Бен думает, что я легла спать. Я просто не могу остановиться. Хочу записать все-все.
«Наверное, подобное чувство я испытывала, когда писала роман, — подумала я. — Или все приходило медленнее, в размышлениях? Ох, только бы вспомнить».
Потом я спустилась вниз, налила нам чаю с молоком. Размешивая чай, думала: «Я ведь, наверное, сотни раз готовила еду для Адама, делала овощное пюре, соки…» Я принесла чай в гостиную.
— Я была хорошей матерью? — спросила я Бена, подавая ему чашку.
— Кристин…
— Мне нужно знать, — перебила я. — Как я справлялась с малышом? Он ведь был совсем маленький, когда…
— …произошел несчастный случай? Ему было два года. И ты была прекрасной матерью. До этого. А потом..
Он замолчал, не закончив предложения, и отвернулся. Хотела бы я знать, что он от меня скрывает, какую тайну предпочитает не выдавать.
Я знала достаточно, чтобы заполнить кое-какие пробелы; даже если не помнила что-то наверняка, могла дофантазировать. Я представила, как мне каждое утро напоминают, что я — жена и мать, что сегодня меня навестят мой муж и сын. Вот я здороваюсь с ними каждый день, как с незнакомцами, немного холодно, а возможно, обескураженно. Представляю, как сильно мы страдали. Каждый по-своему.
— Ничего. Я понимаю.
— Ты тогда была в тяжелом состоянии. Слишком тяжелом, чтобы я мог ухаживать за тобой сам, дома. Тебя нельзя было оставить одну даже на минуту. Ты могла отправиться куда глаза глядят. Я боялся, что ты решишь принять ванну и оставишь кран открытым. Или начнешь что-то готовить, а через какое-то время забудешь. Для меня это было слишком трудно. Так что я остался дома, чтобы заниматься Адамом. Очень помогала моя мама. Но, родная, мы навещали тебя каждый вечер… — Я молча взяла его за руку. — Прости, — сказал он. — Мне до сих пор мучительно вспоминать то время.
— Знаю, знаю, — сказала я. — А что моя мать? Она нам помогала? Ей нравилось быть бабушкой? — Бен кивнул и собирался что-то сказать. — Она ведь умерла, так?
Он взял мою руку в свою.
— Да, милая, несколько лет назад.
Значит, я была права. Я почувствовала, как мой мозг отказывается реагировать, будучи не в силах переварить новое горе, еще один призрак моего туманного прошлого, но я знала, что завтра проснусь и не буду ничего этого помнить.
