Магазин Лебрена был переполнен ранеными, лежавшими на матрасах, брошенных на пол. Под руководством нескольких хирургов вся семья Лебрена делала раненым перевязки. Жильдас поил их вином с водой. Среди раненых лежали бок о бок дядя Брибри и сержант из муниципальной гвардии — старый солдат с такими же седыми усами, как и борода тряпичника. Последний получил рану в ногу после того, как простился с Фламешем.
— Черт возьми, что за муки! — шептал сержант. — Все нутро горит от жажды.
Услышав это, Брибри крикнул Жильдасу, который проходил мимо с вином:
— Эй, мальчик! Напиться этому старику!
— Спасибо, старина, — сказал тронутый сержант. — Но, черт возьми, я и сесть не могу!
— Постойте, я помогу вам.
Тряпичник помог сержанту присесть на постели и придерживал его рукой, пока тот пил.
— Спасибо, старина. А знаете, ведь это пресмешная штука! Не прошло и двух часов, как мы осыпали друг друга пулями, а теперь помогаем один другому…
— И не говорите, сержант! Ничего не может быть глупее этого кровопролития. Разве я хотел кому-нибудь зла, вам, например? А между тем это, может быть, моя пуля пробила вам бок. И потом, скажите откровенно, сержант, разве вы так преданы Людовику-Филиппу?
— Я-то? Да я дожидаюсь только срока, когда можно выйти в отставку. Только и всего. А вы, старина?
— Я за республику, которая даст работу и хлеб голодным.
— Так вы ради этого сражались, старина? Честное слово, это правильно. У меня тоже есть брат, который бьется с семьей как рыба об лед. А мы разве знаем, для чего сражаемся? Нам приказывают стрелять, и мы стреляем. Сначала, по правде оказать, неохотно, но вот падает товарищ, запах пороха опьяняет, и наконец делаешься настоящим зверем.
— А вам не приходило в голову, сержант, что ведь революционеры такие же люди, как и вы? Разве они желают вам зла? И разве мы все не один народ, у которого должны быть и одинаковые желания?
— Это верно, старина, так верно, что я сам за республику, если она даст хлеба и работы моему бедному брату.
Во время этого обмена мыслей между штатским и военным Лебрен вышел из комнаты за магазином, бледный и со слезами на глазах.
— Друг мой, — обратился он к жене, ухаживавшей за ранеными— Можешь прийти сюда на минуту?
Они вошли вместе в комнату за магазином, и дверь за ними затворилась. Печальное зрелище представилось глазам хозяйки.
Праделина лежала на кушетке, бледная и умирающая. Жорж Дюшен, с рукой на перевязи, стоял на коленях возле молодой девушки, предлагая ей чашку с питьем.
