Эдвин – худой услужливый молодой человек с угловатыми движениями огородного пугала и сухой соломой на голове, которая отказывается держать пробор. Даже в модном пальто и блестящих черепаховых туфлях от «Диканни» Эдвин начисто лишен солидности. А также плотности. Он легковесен во всех смыслах, и во время этих утренних поездок его почти затаптывают. Чтобы выжить в естественном отборе часа пик, Эдвину приходится бороться – он с трудом удерживает голову над этим потопом. И никто – в первую очередь сам Эдвин – не подозревает, что вскоре на его хрупкие плечи ляжет ответственность за судьбу всей Западной Цивилизации.
Вонь прокисшего молока и стоялой мочи, въевшаяся в восточную часть улицы – даже во рту ощущается ее вкус, – приветствует Эдвина привычной пощечиной. Заезженной мелодией. Метафорой чего-то еще. Того, что гораздо хуже.
Когда Эдвин переходит Гранд-авеню вместе с толпой мятых пиджаков, влажных рубашек и тяжко стонущих кейсов, а транспорт отзывается белым шумом и тошнотворные запахи города тащатся за ним по пятам… он смотрит вверх, на уцепившееся за гребни зданий утреннее солнце, издевательское, недосягаемое и почти невидимое глазу сияние золота. И говорит себе, как обычно, на одном и том же месте, в одно и то же время:
– Я ненавижу этот ебаный город.
Несмотря на архитектурное величие и историческую претенциозность, Гранд-авеню – всего лишь скопление конторских шкафов. Их притиснули друг к другу и подровняли – неумолимо, едва ли не бесконечным рядом. В шкафах этих можно отыскать рекламные агентства, бизнес-консультантов, тайные потогонные мастерские, модных программистов, финансовые пирамиды, инвестиционные фонды, скромные мечты и большие надежды, начальство и поденщиков, пластиковые кафе и анонимные свидания, бухгалтеров, адвокатов, акробатов и хиромантов, коммерсантов и шарлатанов, системных аналитиков, торговцев косметикой и биржевых воротил. Это спортзалы абсурда и безумные балаганы несбывшихся стремлений.
Все это и многое другое есть на Гранд-авеню. Но самое главное – здесь имеются издатели, целая головокружительная череда издателей. У кого-то – лишь табличка на двери, кто-то – винтики в огромных мультимедийных империях; некоторые запускают на орбиту великие имена, а некоторые несут ответственность за Сидни Шелдона. И все они цепляются за адрес на Гранд-авеню.
Издатели просачиваются на Гранд-авеню, как личинки термитов. Сотни их таятся в лабиринте комнатенок и коридоров, что подстерегает вас за мрачными эдвардианскими фасадами: они плещутся в своем словесном болоте, взбалтывают грязь, размножаются в неволе. Здесь копятся высоченные стопки рукописей и необозримые курганы гноящейся бумаги. Здесь, сопя друг другу в затылок, дамы без макияжа и господа без вкуса к одежде острыми редакторскими карандашами черкают, черкают, бесконечно черкают многотомные излияния самого эгоистичного существа на свете – писателя.
