Сопровождаемые несколькими диастрийцами, мореходы скрылись за кустами сирени. Шеренги стражников синхронно расступились в стороны, пропуская Двина, Трикселя и их проводника. Ворота Эрешкигаль были гораздо меньше ворот Нергала и представляли собой пилон цвета тёмно-красной охры, искусно покрытый барельефами. Триксель разглядывал отделку внутренних стен пилона, на которых также были изображены животные и существа, отдалённо напоминавшие людей. Широкие линии цвета ляпис-лазури расчерчивали потолок пилона, сходясь в одной точке - ярко-синем сапфире размером с человеческую голову. Драгоценный камень пульсировал мягким голубым светом, разгонявшим вечернюю темень. Он отдалённо напоминал друзу сциллитумного древа, хотя имел другую форму и природу. Кто и что было источником вдохновения для искусных художников, изобразивших эти рисунки, камнетёсов и скульпторов, создавших эти барельефы? Как сапфир мог полыхать изнутри мягким, завораживавшим взгляд светом? Триксель непременно завалил бы вопросами Энхенгаля, если бы не эта гнетущая тяжесть в груди.
Пройдя ворота, троица очутилась на открытом пятачке пространства. Горбун поднял взгляд на чистое звёздное небо и серебряно-алый диск луны. Её лучи окунули в молоко с кровью холмы, поросшие сочной травой, небольшие рощицы диковинных деревьев, в которых различались фосфоресцирующие голубым светом беседки. Каменная дорога вела прямо, разрезая зелёные участки и разветвляясь на множество узких ухоженных тропинок, вдоль которых раскинулись сады и дендрарии.
Идя по дороге, Триксель вслушивался в нежное и успокоительное журчание ручейков и фонтанов. В каждом из рукодельных прудов мерцала своя луна, по их поверхности медленно скользили разноцветные птицы. Среди деревьев и кустарников виднелись плоские верхушки зиккуратов, соединённые акведуками и опутанные паутинами лиан. На каждом ярусе храмов были разбиты сады и парки, по специальным желобам вниз стекали излишки воды, направляясь по вырытым каналам к Сиаре. Кругом стояла блаженная тишина, изредка нарушаемая шуршанием живности и хлопками крыльев птиц.
Вот он, Шуруппак! Всё, что горбун видел до внутренних стен, было творением людских рук. Рынок, грубые и неотёсанные дома, стены из шипастых лиан, созданные в попытке подражать шедеврам диастрийского искусства - всё это теперь казалось ему гнойным наростом на прекрасном лице Шуруппака.
Они вышли на узкую тропинку, петляющую среди цветущих кустов. Серебряные бутоны источали аромат, и шагать становилось легче. Названия большинства из них горбун не знал, о чём сказал проводнику.
