Паша со своим саксофоном изменил их жизнь. Он был красив, хоть и полноват, и потрясающе выводил «Feelings» и еще десятка два мелодий. За компанию девчонки начали испытывать feelings и к Вадиму. Он был низенький, но складный, худощавый. Вадим явно имел восточные корни, о чем можно было судить по черным волосам и раскосым глазам. Он был темпераментен и развлекал девушек анекдотами — конечно, когда друг переставал играть.
Была у мальчишек еще одна поклонница. Выглядела и одевалась она точно так же, как и другие девушки, но никогда не присоединялась ни к какой компании, а вот сегодня подошла и села чуть поодаль. Паша играл и рассматривал ее лицо: ему всегда нравились новые лица. Он скользил глазами по губам, нежной линии подбородка, пухлым щекам и вдруг увидел, как она смотрит: строго и немного насмешливо, будто знает истинную цену всем этим музыкальным экзерсисам. Агат… Да, точно так же смотрела девушка из придуманного им Камнелота. Умные и серьезные глаза. Паша смешался, закашлялся. Поднес мундштук к губам, но начал играть что-то невразумительное. Это была жалкая попытка джазовой импровизации. Жалкая. Поняв это, Пашка оборвал мелодию. Вадим тут же встрял с очередным анекдотом.
Через минуту Пашка встал, зачехлил саксофон и, ни слова никому не говоря, направился к дому.
Хрустальный шар лежал на зеленом сукне бильярдного стола. Ясновидящая смотрела в шар, как смотрела до этого каждый день всю свою жизнь. Она вспоминала, чего стоило заставить его заговорить в первый раз, как шар лежал перед ней чужой и холодный, мертвый, без искры жизни, как она смотрела, смотрела и смотрела в него часами.
Он не был идеально гладким. Широкая трещина делила его на две неравные части. Серые крупинки горной породы облепили один его бок, и в этом сером песке вспыхивали, будто снежинки, крохотные кристаллы. Они мерцали, как блестки на платье эстрадной певички. Она смотрела на шар, смотрела вглубь его, глаза ее слезились от напряжения, и в бедной ее голове эти отблески складывались во что-то большее, в свет, который лился изнутри волшебного шара. Иногда он светился больше, иногда меньше. Однажды свет превратился в звук, а звук — в образ. Это случилось в тот момент, когда она целиком погрузилась в созерцание. Звуки, запахи, само существование мира стало для нее не важно. Только шар. И шар отозвался. Он ярко вспыхнул, сделав больно глазам. Свет был тонкий, четкий, ясный, похожий на звучание гитарной струны, и через какое-то время ясновидящей показалось, что она и в самом деле слышит гитарную струну. Звук доставал до сердца, но был монотонным, и эта монотонность сводила с ума. Ощущения были странными, сладость тянулась и нарастала, а потом тело словно взорвалось и перестало ей принадлежать. Ее будто вытолкнули в небо, и огромная невидимая рука держала ее на большой высоте.
