Наказал я о. Мии известить меня дней за двадцать до выезда их из Японии, чтобы иметь время приготовить рекомендательные письма. После завтрака мы с ним распрощались, и он отправился обратно в Кёото, взяв еще деньги на отъезд по своим Церквям в Танго и Тонба.
Часу в третьем были с визитом капитаны «России» А. М. Доможиров, «Владимира Мономаха» князь Ухтомский и аудитор Артемьев, будущий издатель газеты в Порт—Артуре. Ухтомский рассказал: 1. как в Нагасаки, когда он стоял там, консул Костылев отнесся к нему с просьбою прислать судового священника для погребения одной православной христианки, японки, умершей там. Ухтомский совсем готов был отпустить священника и сделать все, что нужно для достодолжного совершения похорон, но Костылев больше не просил; оказалось, что умершую сожгли (вероятно, похоронили родные по–буддийски или же приготовили пепел к отпеванию в своей родной Церкви); 2. как он хоронил идолов в Порт—Артуре. Храм нужен был для другого назначения, потому велели китайцам убрать буддийских истуканов; они нашли место для перенесения их, но такое грязное, что Ухтомский говорит, — «я не решился перенести, а предложил поступить с идолами как–нибудь иначе»; тогда бонза и китайцы предложили зарыть их в землю, почему капитан велел матросам осторожно снять их с мест, завернуть в рогожи и опустить в вырытые ямы. Матросы так и поступили. Только туфля с ноги у главного идола упала, о чем они и доложили: «Ваше Высокоблагородие, туфля с ноги спала». Капитан велел и ее вместе со всем погребсти. Идолы были золоченые; главный из них «в высоту этой комнаты», указал капитан, рассказывая (значит, не менее тринадцати фут).
24 марта/5 апреля 1899. Среда
четвертой недели Великого Поста.
Чтобы окончательно развязаться с корреспонденцией в Россию, оставив перевод, писал до обеда письма. — Приглашение барона Санномия (оберцеремониймейстер) в двенадцать часов на завтрак к нему в дом. — Опять письма до всенощной, которую тянул пением Львовский до безобразия; такая прекрасная песнь, как «Архангельский глас», совершенно теряет весь смысл в его пении: слоги на сажень отстоят друг от друга — не поймешь ни что поют, ни что за гармония; да и какая гармония, когда на каждой ноте, пока ее прямолинейно тянут, можно лечь спать, выспаться, проснуться, — а ее все еще тянут! Просто мученье! А ничего не поделаешь! Потому характер у человека такой! Сколько ни говори, как к стене горох.
25 марта/6 апреля 1899. Четверг
