— Естественно! Но покупка останется в твоей собственности. И я почему-то уверен, что оборудование со временем окупится. Если ты сомневаешься в эффективности вложенных капиталов, посади своего бухгалтера или присылай проверяющего… Хотя ты и так знаешь — у меня тут почти не воруют и взяток левых не берут.
— Знаю. Потому и соглашаюсь. И передаю тебе средства с оформлением права владения на клинику. Работай. Мне для сына ничего не жалко. Если Максим — Адриано восстановится и вернется к нам, вся последующая прибыль с комнаты меня совершенно не интересует, будешь распоряжаться ею по своему усмотрению.
— Добро. Все понял. Тогда немедленно делаю заказ и выделяю помещение для новой палаты.
Кажется, я здорово влип. Основательно. И выхода из этой трагической и неприятной ситуации не вижу. Нахожусь в полной темноте, и уже в который раз пытаюсь провести инвентаризацию собственной памяти. Зовут меня Максим — Адриано. Ну да, двойное имя, пусть вас это не смущает. Родители при моем рождении не сошлись во мнениях, вот и одарили имечком. Пусть для кого-то и дико звучит обращение Максим — Адриано Сергеевич, но я привык, и мне нравится.
Так вот, о моей памяти… Считать и писать не разучился. Довольно солидные знания никуда не делись — помню почти каждый момент собственной жизни. Мне сорок два года — в полном расцвете сил. Был, по крайней мере, до недавнего времени. Но и сейчас, как это ни странно звучит, осознаю свое "я" вполне адекватно, правильно, и уж точно за психа себя не считаю.
Только вся беда в том — как я успел к данному времени разобраться — что сознание полностью утратило контроль над телом. Моя бренная тушка живет собственной жизнью, к которой я никак не могу подобрать рычаги управления. К примеру, мне хочется поднять руку — а дергается нога. Хочу шагнуть — но падаю на спину. Открываю рот — голова трясется в нервном тике. Вкус каши во рту гудит в ушах воплем дикого зверя, а голос родной матери меня опрокидывает ударом в солнечное сплетение. С обонянием тоже неразбериха. Даже глаза открываются и закрываются помимо моей воли.
Но самым страшным оказалось недавнее событие. Я спал, как мне казалось, но мое тело в этот момент в безумной ярости крушило все, что имелось в палате. Я очнулся и осознал происходящее лишь в самом конце этого кошмара, когда неподвластные мне руки с вывернутыми от перегрузок суставами, пытались выбить окно. Мне показалось невероятным, что обоняние распознало сонный газ, я четко услышал его шипение и звон стекла и даже смог осознать момент своего падения. У меня и раньше бывали моменты просветления, но это всегда относилось к чему-то в отдельности: либо слух, либо движение, либо обоняние. Поэтому и невероятно — ведь еще ни разу после аварии так много чувств (сразу четыре из девяти!) не становились мне послушны одновременно: обоняние, слух, ноцицепция и проприоцепция.
