Вот тогда я и испытал чувство полёта от того, что подобная вещь в единственном экземпляре оказалась именно у меня. Я почувствовал себя особенным. У меня получалось отрываться от земли. Раньше я о такой своей способности и не подозревал.
В таких кедах нельзя было появляться в школе. Но я уже не расставался с ними большую часть лета, и мне было плевать на предстоящие регулярные походы в кабинет директора.
Ощущение счастья было сильнее, чем то чувство страха, которое предполагалось испытывать при каждом посещении директора. Я не то чтобы боролся за своё право ходить в школу именно в этих кедах. Я просто не в силах был отказаться от того, чем обладал. В итоге меня вместе с моими красными кедами оставили в покое.
Не знаю, что испытывали другие ребята, когда становились обладателями новых, экстравагантных вещей. Но я тогда понял одно – я понял, что хорошая вещь может открыть в человеке способности, которые раньше в нём спали. Способности, которые делали его счастливым.
И ещё понял, что не сама вещь приносит радость, а тот особый мир эмоций и ощущений, ключом к которому является эта вещь.
Не знаю, сумел ли я, пока росла моя дочь, оградить её от реализма – не от реальности, в которую рано или поздно все мы приземляемся. И если повезёт, то можно будет сравнить себя с кошкой, упавшей на все четыре лапы. А от того реализма, который изначально отменяет право кроить жизнь по таким лекалам, до которых ещё надо дорасти, – и в результате плодит сволочей и ублюдков.
Когда есть свой нравственный ориентир, тогда независимое мнение – чудесная вещь.
* * *
В основном воспитанием дочери занималась Тамара. Я больше наблюдал. По разным причинам.
Сначала реабилитация после аварии. Я был привязан к квартире, закован в гипс, но, как мог, помогал жене. Варил кашу, выжимал соки, вставал к ребёнку по ночам, стирал пелёнки. Памперсы в нашей стране тогда ещё не появились в широкой продаже, а если бы и появились, у нас вряд ли бы хватило на них денег. В общем, всё, что было в моих силах, я делал.
А после реабилитации уже было не до каких-то там отношений. Всё слишком перевернулось.
Я оклемался после аварии, вышел на работу, год дослужил и уволился из армии. Понял: если останусь – будущего у моей семьи не будет. А тогда было возможно уйти по собственному желанию.
И страна была уже другая – новая страна, неизвестная страна.
Меня не пугали все эти перемены. Слишком молод я был, чтобы бояться. Но по-любому требовалось время, чтобы понять, что происходит вокруг и кем можно быть в этом уже новом мире.
