А лицо я «пририсовал» ей сам.
Моя мать, по мере своих сил и возможностей, пыталась привить нам с братом любовь к прекрасному. Одну из таких попыток я хорошо запомнил.
Как-то перед летними каникулами она посадила меня смотреть фильм «Небесные ласточки». Мне было скучно. Но в фильме мелькали голые женские ножки, и так часто, что ради этого можно было вытерпеть бесконечные танцы и песни героев фильма.
Просмотр был устроен мамой ради того, чтобы я познакомился с идеалом женской красоты. Естественно, идеалом, с точки зрения мамы. Я познакомился. Запомнил. И мне даже немного понравилась Дениза.
Так что девушке из чужого двора я присвоил лицо и имя Денизы.
Я хотел знать, как устроена комната «Денизы». Как-то выбрал подходящий момент и пробрался к её окну.
Окно оказалось закрыто, девушки в комнате не было. Сквозь запылённые стёкла мне почти не удалось разглядеть жилище хозяйки. Возможно, я бы тогда и потерял интерес к тому месту, куда меня тянуло. Моего воображения не хватило бы, чтобы самостоятельно дорисовать то, чего сам не мог увидеть. Солнце помогло. Медленно, очень медленно оно высветило все аспекты девичьей комнаты. И даже тот беспорядок, который я увидел, произвёл на меня впечатление особого женского мироустройства.
С тех пор в определённые часы я забирался в знакомый двор и со страхом и наслаждением заглядывал в волшебную комнату, как в зазеркалье. Пока однажды окно не оказалось раскрытым.
Я даже не задумался, встречу ли я в комнате «Денизу» или кого-то ещё. Просто сиганул через подоконник и оказался в месте, которое знал и в которое меня постоянно тянуло.
Мне хватило времени, чтобы потрогать вещи, высвеченные солнцем, и остаться незамеченным. Ощущение – словно соединяешься с другой вселенной.
Я унёс с собой красную помаду, – она лежала на трюмо. И комбинацию, которая небрежно висела на спинке кровати.
И то и другое пробыло со мной несколько часов. До тех пор, пока пережитые мной страх и вожделение не рассеялись окончательно.
Помаду я утопил в реке. Комбинацию похоронил под кустом.
Вне солнца эти вещи не имели той особой притягательности. И пахли не так. Кем-то чужим и незнакомым.
* * *
Отношения с Тамарой чем-то напоминали игру с солнцем, продолжения которой искал уже не ребёнок, а двадцатилетний юноша. Я просто нырнул в эти отношения, как и полагается молодому человеку, – без вопросов, анализа и сожалений.
А все вопросы и сожаления возникли уже потом. Значительно позже.
Теперь Тамара для меня как сестра. Но я не уверен, что и она относится ко мне исключительно, как к брату.
