Клокман отшатнулся и поднял глаза. Перед ним, расправив плечи, стояла Рагуза: настоящая статуя! Сейчас у нее за спиной на экране какой-то бородач сунул в окошечко кассы свой месячный заработок. Над куполами шатров кружили совы, озаренные снизу светом.
— Да быть такого не может!!! — У Клокмана вырвался такой протяжный крик, что слов было почти не разобрать. У него зарябило в глазах от мельтешения зеленых, голубых, желтых и фиолетовых пятен. Все сверкало и переливалось: ляжки, груди, бедра, ягодицы, — сплошная зыбь! Словно радужные лужи бензина на мокром асфальте! Синяки от побоев. Затушенные сигареты. Взрывающиеся звезды: зрелище прямо-таки пугающее.
Но не только пугающее. — Великолепное и необычное: груди сверкали, как два магических шара. Они сочились зеленоватым светом. Теплый шелковистый блеск разливался по плечам. Отсветы драгоценных камней мерцали на бедрах.
Лунный холод! Ледяное пламя! Радужное зарево!
— Просто глазам своим не верю! — Клокман был ошарашен. Говорил он еще довольно нечленораздельно. Его костюм давно пропотел и пропах лосьоном.
— А кто, по-твоему, держит в тонусе весь коллектив? — спросила Рагуза. Она стояла на кровати, опираясь ногой о край спинки. — Всех этих музыкантов, конюхов, дворников, танцоров?
— Их всех?
— Весь тюремный блок! Ясно!
— Тюремный блок?
— Ну, всю эту живность под трибунами.
Эти лабиринты под трибунами! — У Клокмана потемнело в глазах: облака кокса! Из ушей лезли белые мыши. Проседающие своды! Розовые мордочки. Посетители прорвались через ограждения. Они уже охрипли от крика. С шумом упала одна из светящихся гирлянд, опутывающих шатер.
Рагуза повалилась на кровать. Серьги у нее в ушах позвякивали. На запястьях у нее были браслеты. Груди сверкали, как рождественская елка. Как кошачьи глаза во тьме.
— Ну, иди же!
Владелица? — В этот миг Клокман обессилел. Он напоминал себе крышку чемодана в отеле. Его повело, и он шатнулся к Рагузе.
— Нам ведь не цирковой шатер растягивать, — утешала она его. — Раз — и готово. Всего делов-то!
Она схватила его за галстук так, что он чуть не задохнулся. Она привлекла его к себе. Его рубашка затрещала по швам. Отрывающиеся пуговицы на штанах. Она обвила его руками. — Будь грубым, малыш! Возьми меня! — Хоры ангелов. Ее причудливая тень витала вокруг него. — Вот так — сейчас тебя распнем. Горячие яства! Хмельное головокружение! Американские горки над безднами, полными жемчуга. Раковины! Он зарывался в заросли кораллов. В груду лимонов! Он бросался ей на грудь, как на приступ крепости: может, это и к лучшему, кто знает. Вместо лица у него появилась звериная морда. Ему чудилось, что он превратился в мандолину. На какое-то мгновение ему показалось, что из носа у него выползают лучезарные гусеницы: он увидел бабочек! Бархатистые крылья! Они порхали над преисподней: среди молний! В смерче! — Воздушная воронка засасывала! — Дай мне умереть!
