Они стояли перед своим жилищем, в снегу, озаренные ярким солнечным светом. Какой он был нежный, мягкий и золотистый! Сонливости и похмелья как не бывало!
На снегу хрустела сажа. Крапинки сажи, темная рябь. А за ней — столпотворение; огромное око, расплывчатое пятно посреди блеска.
Погожий денек!
Следы от полозьев.
Ледяная пыль.
А прямо под ногами — тень Смунка, черная и тучная. Хохот.
Ветер трепал мех на его шубе. Запах смерти.
Шкура, что ли, уже сгнила? — Они тут были вдвоем. Смунк выглядел молодцом. Вазелина сморило, Ляйхт был вдрызг пьян. Бедный малый! На этот раз он явно перебрал. Пол-ящика! Конвульсивные подергивания! — Клокман тихонько погладил его по усикам.
Потом он взял его руку и закрыл ладонью глаза, чтобы его не слепил яркий свет.
— Еще один рекорд! Да уж. Слава богу.
— Что это было? — Герр Смунк!!!
Пролетела стая ворон, словно каркающая гирлянда.
Клокман снял шапку.
И тут их взорам предстало великолепное зрелище.
Внезапно — одним махом! — круги восьмерки встали на дыбы, — сточенный полозьями лед треснул, — два гигантских диска, казавшиеся издали овальными, огромные стекла на часах или зеркала, то просвечивающие, то отражающие свет, два подноса, — они взметнулись еще выше, с громом, грохотом и скрежетом, — какими слабыми были по сравнению с этим шумом крики обреченных на смерть! — отдыхающие полетели кувырком, как клопы, как коричневые катышки, по стремительно переворачивающейся и вот уже — в мгновение ока! — перевернувшейся и тихо поблескивающей льдине.
Огромная пластина из света и льда! Гулкая!
Исполосованная темными подтеками!
Треск!
— Боже мой, — сказал Смунк. — А как же наши необъятные замыслы! Наши дерзания!
— Чего уж теперь, — отозвался Клокман. — Они утонули.
Ударили вверх гейзеры бурлящей болотной жижи, и на ветру, как цветы, заколыхались распустившиеся в воздухе водяные воронки, наполненные льдом и поплавками.
* * *
По нулям!
Восьмерка — это два нуля, как сострил Ляйхт.
Они оставили его без гонорара! Начальство из центрального агентства! Конец мечте! — К кульминационному моменту следующей сцены Клокман приближается в слегка подавленном состоянии. Снаружи он снова привел себя в порядок, помылся и даже благоухал лосьоном для бритья. Он был в знакомом нам костюме, в начищенных туфлях, с опухшими глазами. Полупустой чемодан он оставил в гостиничном номере, но мы избавим читателей от его описания.
Клокман уже протрезвел.
Раскрытый чемодан лежал на стуле, со спинки которого свисала его мягкая крышка. Чемодан был черный.
