Я внимательно рассмотрел пятна расплескавшейся крови — черные лужицы, уже липкие и запекшиеся на солнце. Тот осторожно понюхал кровь, быстро взглядывая на меня снизу вверх. Мухи затеяли яростную борьбу над новоявленными сокровищами. Я аккуратно поднял один из пузырей, покачал его на ладони. Ничего особенно хитроумного не было ни в нем, ни в самом произведенном действии. Однако оно было радикальным в своей незаурядности — и грубой эффективности нанесенного оскорбления, поскольку злоумышленники своим поступком унизили царя не меньше, чем если бы просто перевернули вверх ногами и вымазали собачьим дерьмом.
Пройдя под резным каменным изображением нашего покровителя-волка, «Открывающего Пути», я вошел в здание Меджаи. Меня немедленно поглотил хаос. Люди всех рангов куда-то спешили, выкрикивали приказания и отмены приказаний, всячески демонстрируя свое положение и целеустремленность. В толпе я увидел Небамона, начальника фиванской Меджаи. Он воззрился на меня, явно раздраженный тем, что меня здесь обнаружил, и резким жестом указал в сторону своего кабинета. Я вздохнул и кивнул.
Небамон пинком захлопнул дверь, с силой вогнав ее в хлипкую раму. Мы с Тотом смиренно уселись с нашей стороны не особенно опрятного низкого стола, заваленного свитками папируса и кусками пищи и заставленного закопченными масляными светильниками. Крупное лицо Небамона, вечно заросшее черной щетиной, выглядело темнее обычного. Он презрительно взглянул на Тота, ответившего ему бесстрашным взглядом, и принялся гонять по столу документы своими мясистыми ладонями. Его руки не подходили для бюрократа. Он был создан для улицы, а не для возни с папирусами.
Мы с ним избегали разговаривать непосредственно друг с другом, но я старался показать Небамону, что не держу на него обиды за то, что начальником стал он, а не я. Это была не та работа, которой я бы для себя желал, несмотря на разочарование моего отца и желания Танеферет. Она предпочла бы, чтобы я пребывал в безопасности кабинета, — но она прекрасно знает, как я ненавижу быть пленником душной комнаты, погрязшим в скуке и бессмыслице внутриполитической возни. Нет, пусть Небамон все это забирает себе. Однако теперь он имел надо мной власть, и мы оба знали это. Вопреки моей воле, что-то грызло меня изнутри.
— Как семья? — спросил Небамон без особого интереса.
— У них все хорошо. А ваша?
Он неопределенно махнул рукой, словно утомленный жрец, отгоняющий надоевшую муху.
