Воспитательница попыталась оттащить Алену, но высокий, выше игрушечной беседки папа, задержал ее руку.
– Не трогайте, пожалуйста, мы сами разберемся, – он присел на корточки около рыдающих Аленки и мамы.
– Как тебя зовут, девочка? – мягко спросил он.
– Алена, – сквозь слезы выла девочка. – Вы мои папа и мама? Правда? Я знаю, это вы!
– Да. Конечно, твои! – папа обнял девочку, которая тут же повисла у него на шее. Он поднял Аленку на руки, и вместе с мамой они пошли к главному корпусу дома ребенка. Из-за спины папы Алена показывала другим детям язык.
После Аленкиного выступления воспитательница грозно отчитала других детей, говоря, что Алена поступила дурно, и так нельзя. Но факт оставался фактом, непослушная Алена обрела родителей, а послушные продолжали топтаться на крошечном лоскутке детской площадки, отведенном для группы.
Подавленный Казик мечтал о покое. Ему непременно нужно было остаться одному, но как это сделать? Несколько раз он уже уединялся от остальной группы, тайком прокрадываясь за кустами разросшегося шиповника и прячась в старой телефонной будке с давным-давно выбитыми стеклами. Там можно было просидеть вплоть до самого обеда, или до того времени, когда кто-нибудь из воспитателей не хватится его.
Это, конечно, было вопиющим нарушением всех правил, но, как выяснилось, непослушным доставалось все же больше. Послушные должны были умереть и попасть в рай, непослушные достигали земных благ.
Оглядев печальное собрание в песочнице, скучающих нянек с книжками на коленях, Казик попятился к беседке и, определив, что никто за ним не шпионит, бесшумно скользнул за куст. Остановился, прислушиваясь, не закричат ли в спину, не позовут ли вернуться.
Слава Богу, пока все было тихо, Казик хотел было уже идти к телефонной будке, но тут взгляд его привлек странный кругляш с черепом и костями. Наверное, фишка из какой-то игры.
Мальчик поднял находку и вместе с ней добрался до телефонной будки и, не открывая дверь, (она была ржавая и жутко скрипела), пролез сбоку, где когда-то было стекло.
Какое-то время он сидел на полу будки, подтянув ноги к подбородку и разглядывая пиратскую метку.
Впрочем, ничего особенного в черной монетке не было, хотя как сказать: на ощупь она была словно из замши, такая же мягкая. Казик попытался приладить монетку на куртку, где она смотрелась бы в виде значка. Особый знак отличия юнги из команды Джека Воробья. Потом положил ее на фалангу пальца, точно перстень. Получилось очень здорово.
