Для той новой линии, которую я собирался от себя начинать, обстановка была благоприятная. Инспектором студентов, вместо Брызгалова, стал антипод его С. В. Добров. Это вообще показало, что было решено "возжи ослабить", тем более, что настроение студентов надобности в свирепости не обнаружило. Но этого мало.
Если не упразднять вовсе Инспекции, никто менее С. В. Доброва не был предназначен для инспекторской роли. Врач по образованию, добрый, толстый, страдающий одышкой, ленивый и тяжелый на подъем, он был типом старого студента с его традициями. Он понимал свою роль, как защитника студентов от грозивших им со всех сторон неприятностей; если он {140} не лез за студентов в огонь, то только потому, что для этого вообще был по натуре слишком пассивен. Такое отношение к своей должности не было с его стороны обманом доверия: он не мог вбить себе в голову, чтобы от него ждали другого. Он воспитывался на старых традициях, на легендарном инспекторе Николаевской эпохи Нахимове, и не боялся студенческих вольностей. Он не считал их опасными ни для университета, ни для государства, а стремление устава 84 г. молодежь "переделать" осуждал всем своим старческим опытом. Молодежь, думал он, всегда одинакова и бояться ее нечего. В нем была другая черта. Снисходительное отношение Доброва к нарушителям университетских порядков нельзя объяснить только его добродушием. Я не раз удивлялся, как мало значения он придает студенческим выходкам. Серьезными он их не считал. "Студенты совсем не так страшны, как кажутся, - говаривал он, - кончат университет, посмотрите, что из них выйдет".
В таком отношении к ним была и нотка пренебрежения. Потом я это понял. С. В. Добров лучше нас знал оборотную сторону студенчества. Знал, чего мы не видели, чему бы и не поверили. Как революция открывала агентов охранки там, где их не подозревали, так должность инспектора показывала ему студенческих "героев" с неизвестной ни для кого их изнанки. Сколько "непримиримых борцов", когда они попадали в беду, ходили к инспектору просить заступничества. Как-то студентом я узнал об аресте Н. П. А., видного студенческого деятеля, ставшего позднее радикальным журналистом, а к концу жизни работавшего с большевиками. Не сомневаясь, что это был арест политический, я пошел к Доброву "хлопотать" за него. Добров спокойно ответил, что все обошлось, что женщина, в которую Н. П. стрелял, его уже простила и дело замято. Я не понимал: "Причем могла быть тут женщина?"
