«Нет человека – нет проблемы» – говаривал в своё время один деятель истории. Так и Марина, неосознанно перефразировав на «Боль», стёрла этот инцидент из своей памяти, забив освободившееся место, другими, более важными бытовыми делами. Но проблема забываться не торопилась и худенькая девушка начала толстеть. За год, свои «сорок три» она умножила в полтора раза, затем, наконец, чуть снизила скорость, но в итоге, к моменту переселения в Егру она стабильно весила восемьдесят пять.
И теперь, огромной мёртвой массой предстала перед сыном.
Павлик вышел в сени.
Он знал, что всё так закончится, но при этом упорно верил, что мать либо поправится сама, либо вернётся отец (в этом он тоже не сомневался) и найдёт способ излечить болезнь.
Так что теперь их сын оказался неподготовленным.
Надо всё обдумать.
Есть два варианта развития событий, первый – сесть напротив матери и судорожно пытаться найти решение, второй – заняться повседневными делами и оно само тебя найдёт. Он не знал, как поступили бы сверстники, но при этом понимал, что есть определённый распорядок дня, который нельзя нарушать.
Павлик достал большую кастрюлю, насыпал в неё отрубей, из оцинкованного короба, нарезал туда картошки с морковью, залил тёплой водой и пошел с ней в конюшню.
Лошадей Грачёвы не держали, но построенная ещё прадедом Марии небольшая конюшня, на три головы, имелась. Теперь её переоборудовали под копытных меньшего размера. Купили двух коз, назвали Белкой и Стрелкой, подселили к ним десяток безымянных куриц, одного петуха и законно стали считать себя деревенскими жителями.
В первые дни, когда мать уже не смогла ходить, и Павлику пришлось самому доить коз, Белка с заведомым упорством не хотела его к себе подпускать. Но потом, распухшее от молока и рвущее изнутри вымя, заставило её пересмотреть своё мнение «о чужих» и отношения наладились. Теперь каждый был занят своим делом – она жевала принесённый завтрак, он, сидя на маленьком деревянном стульчике, дёргал за сосцы, пуская струйки молока в пластмассовое ведёрко, предварительно накрыв его марлей.
Последняя в Егре старуха умерла почти сразу за предпоследней.
Собственно, как и обещала.
Это были две сморщенные близняшки – Люба и Надя, которые, на все вопросы о возрасте, кокетливо отвечали – «Ох, и не стыдно нас, молоденьких да непорочных девиц, такие вещи спрашивать?».
Лет пятьдесят назад одна из непорочных сестёр, в соответствии со своим именем, «перелюбила» треть мужского населения, за что их жены довольно таки сильно её поколотили, обрили и выгнали из деревни. Родня «гулящей бабы» была, может и против такого развития событий, но виду не показала. Другая сестра осталась при домочадцах, в тайне надеясь на скорое воссоединение, которое затянулось на тридцать восемь лет.
