А о том, что у Лисёнка (так с младенчества называла мама Тому) в возрасте четырнадцати лет открылся дар.
Как и полагается – внезапно.
* * *
Платье порвано, трусики сняты, ноги расставлены.
В очередной раз появилась головка, но теперь, после окончания потуги, уже не скрылась, как раньше, обратно в родовой канал.
Тома Никитична положила левую ладонь на лобок Людмиле, аккуратно воспрепятствуя преждевременному разгибанию головки, чтобы она рождалась в положении своей наименьшей окружности.
* * *
Одна из коров с незамысловатым именем Брёвнышко готовилась к отелу. Вроде бы всё складывалось нормально – и вымя за полторы недели заметно увеличилось, и расслабились связки таза, что стало заметно по углублениям со стороны корня хвоста, и молозиво появилось в нужный срок, а не после положенного. Рожай – не хочу.
Но что-то пошло не так.
Мать забежала в дом и утащила с собой отца со старшим братом. Лисёнок, распираемая любопытством, отложила в сторону нож, которым ловко отделяла кожуру от картошки и, стараясь не шуметь, пересекла двор, встала на перевёрнутое ведро, заглянула в окно коровника.
* * *
Голова младенца вышла до теменных бугров.
– Так, теперь расслабься и дыши. Глубже давай, быстрее! – Тома Никитична, не дожидаясь когда отупевшее сознание пациентки поймёт, что и как правильно делать, широко открыв рот показала на собственном примере.
Затем, когда Людмила наконец перестала тужиться, она правой рукой начала осторожно сдвигать промежность над личиком плода кзади, а левой медленно разгибать головку и поднимать её кверху.
* * *
Увиденное было малоприятным.
Жвачное животное, тяжело дыша, лежало на полу, а из неё торчал застрявший телёнок. Рядом суетились трое – баба руководила, мужики поочерёдно потягивали то за одну, то за другую конечность плода, стараясь попадать в потуги рогатой мамаши.
– Терпи, терпи моя хорошая, сыночка большого выносила, много в него вложила, упирается, не хочет расставаться, – в самое ухо шептала хозяйка своей одомашненной скотине.
«Упиравшийся» словно услышал упрёки в свой адрес, застыдился и тут же выпал, обрывая пуповину, на мягкую соломенную подстилку, застланную чистой мешковиной. Томин отец с братом взявшись за тканевые края «простыни» перетащили жизненного новичка к морде Брёвнышка и та, не заставляя себя упрашивать, принялась его облизывать. Но пока безымянный отреагировал на это хриплым дыханием, посинением век, носа и рта. Корова, почувствовав неладное, начала шлёпать языком по задыхающемуся, издавая странный, режущий слух вой, лишь отдалённо напоминающий её привычное «муканье». Томина мать метнулась к тёлёнку, тщетно пытаясь реанимировать юного парнокопытного, что уже приготовился к пробежке до небесных лугов. Мужики, неуверенно переглядываясь, стояли молча.
