Главный недостаток временных правительств, организованных для национальной обороны, заключается в том, что они не выносят поражений. Благодаря постоянной борьбе партий, которые под них подкапываются, они всегда падают в тот день, когда не могут дать легкомысленной толпе того результата, ради которого они были объявлены: победы. Иоанн из Гискалы и беглецы из Галилеи, каждый день прибывавшие в Иерусалим с бешеной злобой в душе, со своей стороны повышали диапазон неистовства, в котором жила революционная партия. Дыхание их было горячее, ускоренное: «Мы не побеждены, — говорили они, — мы только ищем лучшей позиции; зачем тратить силы на Гискалу и лачуги, когда нужно защищать родной город?» — «Я видел, — говорил Иоанн из Гискалы, — как машины римлян вдребезги разбивались о стены галилейских деревень; им не одолеть иерусалимских стен, разве только перелетят их на крыльях». Вся молодежь стояла за войну до последней капли крови. Отряды волонтеров легко соблазняются грабежом; шайки фанатиков, религиозных ли, политических ли, всегда смахивают на разбойников. Надо чем-нибудь кормиться, а вольные отряды не в состоянии добывать себе пропитание, не притесняя население. Вот почему в эпохи национальных кризисов разбойник и герой почти сингнимы. Партия войны всегда действует тиранически; но умеренность никогда еще не спасала отечество, ибо первое правило умеренности уступать обстоятельствам, а героизм обыкновенно заключается в том, чтобы не слушаться рассудка. Иосиф, человек порядка по преимуществу, вероятно, не грешит против истины, когда изображает дело так, что решение не отступать принадлежало небольшой кучке бесноватых, силой тащивших за собой спокойных граждан, которые ничего другого не желали, как покориться. Чаще всего так бывает: от нации, не имеющей династии, удается добиться великих жертв не иначе, как терроризируя ее. Масса по существу своему робка; но робкий в революционную эпоху не имеет значения. Люди экзальтированные всегда малочисленны, но они повелевают всеми, отрезая все пути к примирению. В подобных положениях власть всегда, неизбежно, как общее правило, попадает в руки наиболее горячих людей, а политики оказываются бессильными.
При столь интенсивном горячечном состоянии, нараставшем с каждым днем, для умеренной партии было невозможно удержаться в своей позиции. Шайки грабителей, опустошив окрестности, отступали к Иерусалиму; люди, бежавшие от римских войск, в свою очередь стекались в город, и это скопление вызывало голод. Никакой настоящей власти не было; господствовали зелоты; всех, кто внушал подозрение в «умеренности», убивали без всякой жалости. До сих пор война и все эксцессы останавливались на пороге храма. Теперь святой дом заняли разбойники и зелоты; все правила соблюдения чистоты как бы забыты; паперть притворов обагряется кровью; по ней ходят грязными ногами. В глазах священников большего преступления не могло быть. Для многих набожных людей это и было то самое «осквернение», которое предсказал Даниил и которое должно было постигнуть святыню накануне великих последних дней. Зелоты, как всякие воинствующие фанатики, не особенно заботились об обрядах и отодвигали их на второй план по сравнению с главным святым делом, с боем. Они совершили не менее тяжкое святотатство, изменив порядок назначения первосвященников. Нисколько не заботясь о привилегиях тех родов, из которых обычай предписывал брать первосвященников, они остановились на малоизвестной ветви жреческой расы и тут еще применили демократический способ избрания путем жеребьевки. Жребий, разумеется, дал совершенно нелепый результат; он выпал на долю простого крестьянина, которого пришлось тащить в Иерусалим и насильно одевать в священное облачение; первосвященнический сан был профанирован сценами, достойными карнавала. Все серьезные люди, фарисеи, саддукеи, Симеон бен Гамалиил, Иосиф бен Гориа, почувствовали оскорбление в том, что было им всего дороже.
