У нас сохранилось послание, адресованное при указанных обстоятельствах Колоссянам. Павел продиктовал его Тимофею, подписал и прибавил собственноручно: Помните мои узы. Что касается циркулярного послания, которое Тихик вручал по пути Церквам, не имевшим надобности в специальном письме, то, по-видимому, таким является так называемое послание к Ефесянам. Несомненно, что это послание было предназначено не для Ефесян, ибо апостол обращается в нем исключительно к обращенным язычникам, к Церкви, которую он никогда не видал и для которой у него нет специального совета. На древних рукописях так называемого послания к Ефесянам в подписи был пропуск для того, чтобы можно было вписать название Церкви, которой оно предназначалось; подобную же особенность представляют и ватиканская рукопись, и Codex sinaiticus. Думали, что это предполагаемое послание к Ефесянам в действительности назначалось Лаодикийцам и было написано одновременно с посланием к Колоссянам. Мы уже высказывались в другом месте, по какой причине не можем принять этого мнения и скорее вынуждены признать разбираемое послание за изложение доктрины, которое Павел велел воспроизвести во многих экземплярах и распространить в Азии. Тихик, проезжая через Ефес, свой родной город, мог показать старейшинам здешней Церкви один из таких экземпляров, а те могли сохранить его как поучительное сочинение, и вполне возможно, что именно эта копия с него и попала в коллекцию посланий Павла, когда ее стали составлять; таким образом и могло произойти то заглавие, которое ныне носит упомянутое послание. Верно то, что послание, называемое к Ефесянам, не более как перефразированное подражание посланию к Колоссянам с некоторыми добавлениями, взятыми из других посланий Павла, быть может, в том числе и из посланий утерянных.
Вместе с посланием к Колоссянам это послание, так называемое к Ефесянам, представляет собой лучшее изложение теорий Павла, относящееся к эпохе конца его карьеры. Для последнего периода жизни апостола послания к Колоссянам и к Ефесянам имеют то же значение, что и послание к Римлянам для эпохи расцвета его апостольства. Идеи основателя христианского богословия здесь достигают своей высшей чистоты. Чувствуется та последняя одухотворенная работа, которая происходит в мыслях великой души, готовой угаснуть, и после которой остается только умереть.
Разумеется, Павел был прав, сражаясь с этой опасной язвой гностицизма, которая вскоре после него стала серьезно угрожать человеческому разуму, с этой химерической религией ангелов, которой он противопоставляет своего Христа, высшего, нежели все, что не есть Бог. Надо быть ему благодарным также и за его последние нападки на обрезание, на суетные обряды, на еврейские предрассудки. Мораль, которую он извлекает из своей отвлеченной концепции Христа, во многих отношениях удивительна. Но, Боже, сколько излишества! И сколько затруднений готовит для истинной мудрости, избегающей крайностей, это дерзостное пренебрежение всякими доводами рассудка, эта блестящая похвала безумию, эта цепь парадоксов! Этот «ветхий человек», которого Павел так грубо встряхивает, будет на это реагировать, и он докажет, что не заслуживал таких проклятий. Все это прошлое, подвергнутое столь несправедливому огульному осуждению, в свое время превратится в принцип «возрождения» для мира, доведенного христианством до последней степени истощения. В этом смысле Павел окажется одним из опаснейших врагов цивилизации. Новые вспышки духа Павла будут знаменовать собой поражение человеческой мысли. Когда дух человечества восторжествует, Павел должен будет умереть. То, что будет торжеством Иисуса, окажется смертью для Павла.
