То по рассеянности в квашню сядет, то кабанчика за ворота выпустит, то в горницу угару печного напустит. Два сундука с деньгами опростал начисто, а куда деньги ушли, вспомнить не может.
Вечером сыны за стол усядутся, ложки в руки возьмут, а Ванька вдруг чугунок в сторону сдвинет и давай про жизнь рассуждать, про то да про это. А картоха стынет...
Совсем смурной Ванька стал. Все думает да думает. И чем больше думает, тем более тошнехонько ему жить становится. Мужику думать - себе вредить. Мужик пахать должен, навоз грести, избы рубить, щи хлебать, в церкву ходить, деньги копить, по праздникам гулянки гулять. К умственному делу он не приспособлен. Если начал мужик задумываться, значит, совсем ему худо!
Надоел всем Ванька хуже самой горькой редьки. И стал замечать, что сыны сами на себя похожими быть перестали - песен не орут, матом не ругаются, в кулачки не играются, а только переглядываются, перешептываются, друг дружку плечами подталкивают, тихие, что омут под ветлами. Что такое?
И вот однажды, на покосной делянке, старший сын говорит:
- Ты это, тятька, не серчай, а только отпиши нам землицу, дом да скотинку.
Так бы и упал Ванька от изумления, если бы на пеньке не сидел.
- Как так отпиши?
- Да так и отпиши. Поделим землицу по справедливости, чтобы каждому по куску досталось. И каждый свой кусок пахать-сеять станет!
- Да как же так? При живом-то отце!
- Ты сегодня жив-здоров, а завтра помер...
Хотел Ванька старшего сынка проучить, хотел по уху кулаком стукнуть. Размахнулся. А сын ту руку поймал и пальцы сжал.
Волком смотрит, зубами от злости скрежещет, счас в глотку вцепится.
- Ты это брось, батька. Наши кулаки поболе твоих будут. Будя над нами измываться. Будя деньги мотать!
Дергает Ванька руку - выдернуть не может. Ни сдвинуть, ни пальцем шевельнуть, словно на нее валун стопудовый накатили! Сыны придвинулись стеной, кулаки сжали, глазищами сверкают - того гляди бросятся, растерзают. Только младшенький в сторонке сидит и грустно так про себя улыбается.
Видит Ванька - некуда деваться. Либо земли лишаться, либо жизни. Он бы и жизни не пожалел, зачем она ему без радости, но только земли от того все одно не прибудет. Сник Ванька, лицом посерел, молчит. Только слезы по усам и бороде текут, капают.
- Так-то лучше, - говорит старший сын, - ступай теперь домой, на печку залазь да спи себе, покуда мы обратно не возвернемся. Там теперь твое место! А вы, братья, берите мерку и идите поле делить. И пусть каждый получит ровно столько, сколько ему годов. И будет это справедливо, потому что кто старше - тот на землю нагорбатился больше. По страданиям и награда!
