Любовь — пожива упоенья.
Дом из досок, собранных
на развалинах танцзала
на ручье Остин, еще с тех времен,
когда Казадеро был курортом.
Собрано, свалено в кучу, утащено;
старые квадратные гвозди выдернули,
загнали новые.
Терпеливо, пылко, по мерке, поистине.
Дом начался на лапе монтировки,
закончился дранками внахлест,
прибитыми накрепко —
против адских февральских ветров
и на черный день увлеченного бегства от всех.
Дом немал — на затворничество хватит,
крепок — свет держит,
крыша проконопачена по всем швам,
а кленовый пол зашпунтован и
уже гладко затерт
тысячей полуночных вальсов,
со времен Весны и полной луны,
когда танцоры словно скользили по воздуху,
кавалеры нервно-прекрасны,
дамы — с цветами в локонах.
Пожива из города-призрака, выстроена с нуля.
Строили верой, потом, заботливо.
Прислушивались к дереву чутко — аж слышно,
как смех танцоров плывет вниз по теченью
и смущает выдр и филинов.
Строили из радостей, что не избываются.
Строили, извлекая подлинность.
Полировкой — не захватом.
Гранением бриллианта —
не воровством алмазов.
По мерке, прямо, истинно.
Дом на самом конце гряды.
Бриллиант ума танцоров.
Изумительная пустота лунного света,
заливающая бальный пол.
