Это походило на насмешку. Конницы у Суворова и без того хватало, – да и той в поиске предстояло не много работы: впереди была река, с лошадьми трудно переправиться. И для штурма лагеря и батарей нужнее пехота, чем кавалерия. А Ивашка, как назло, чтобы сорвать поиск, не прислал ни одного пехотинца.
Суворов рвал и метал.
«Но погодите ж, я и так возьму Туртукай!» – думал он.
Он писал подробную диспозицию, чтобы не только офицеры – всякий солдат знал маневр начальников.
Первый пункт, о переправе, закончен. Все силы расставлены. Каждый имеет определенное место. Осталось написать диспозицию атаки и возвращения после разгрома Туртукая.
Суворов бросил перо, вскочил и зашагал по каменному полу монастырской кельи, потирая искусанную комарами шею.
Пройдя раз-другой из угла в угол, он подбежал к столу: нужное, сильное, отвечающее всему его поиску начало второго пункта диспозиции было найдено.
Суворов сел и написал:
«Атака будет ночью, с храбростию и фурией[35] российских солдат».
Уже начинало темнеть, когда весь отряд Суворова – пехота и конница, семь пушек и обывательские фуры, запряженные волами, на которых Суворов собирался незаметно для турок перевозить к Дунаю свои лодки, – подошел к невзрачным желтым мазанкам урочища Ольтениц, расположенного на горе. Одновременно с сухопутными войсками приплыли по Аржису до Ольтениц двадцать косных лодок.
Все были в сборе.
До Дуная оставалось четыре версты.
Суворов поставил войска в лощине у Ольтеница, а сам с казаками Сенюткина поехал поближе к реке.
Суворову не понравилось, что среди казаков он заметил пьяных. Он подозвал есаула Сенюткина и спросил у него:
– Что это, Захар Пахомович, у тебя сегодня казачки навеселе?
– Есть грех, ваше превосходительство, выпили малость ради Иванова дня, – смущенно почесал затылок есаул.
– Иванов-то в святцах, помилуй Бог, шестьдесят один в году! – сказал, иронически поглядывая на есаула, Суворов.
– Так-то оно так, да не извольте, Александр Васильевич, беспокоиться: ужо к делу все тверезы будуть!
– Гляди у меня!
Выехали из лесу. До реки оставалось версты две. Суворов велел казакам расположиться на опушке леса и выслать дозоры к Дунаю, а сам с ординарцем сержантом Горшковым лег чуть впереди их, на пригорке под одиноко стоящим дубком.
Ночь была сырая. Суворов завернулся в плащ и лежал, глядя в чистое, звездное небо. Он плохо и мало спал все эти ночи в Негоештах, но и сейчас не мог сразу уснуть.
В двух шагах, почти над самой его головой, кони, привязанные к дубку, щипали траву. Трава вкусно хрустела у них на зубах. Кони то и дело всхрапывали, звякали перекинутые через седло стремена.
