Но Стасик как будто и не слышал.
Я собрал подушки и положил на диван. А теперь что делать? Я лёг на пол животом вниз и восемнадцать раз отжался на руках.
Потом я делал стойку на голове.
Потом я пошёл на кухню и съел ещё два пирожка. После этого я почувствовал, что дома мне больше нечем заняться. Я пошёл на улицу.
Я гулял по улице Скрябина.
Потом по улице Чапаева.
Потом по улице Минина и Пожарского. На этой улице я встретил Манечку Аб. Глаза у неё были заплаканы, но она улыбалась.
— Водовоз, — сказала она, — пошли ко мне?
— Неохота, — ответил я.
— Нет, пожалуйста, пошли, — сказала Манечка Аб, — а то обижусь.
Сам не знаю, зачем я пошёл с Манечкой Аб. Скучно было — вот и пошёл.
Манечка Аб по дороге мне рассказала, что мать её послала за сметаной и она банку со сметаной разбила.
Мы вошли в парадное, и тут я вспомнил, какая у Манечки Аб злая мать. Однажды она пришла в школу и отодрала за уши Грищука за то, что Грищук дёргал Манечку за косы. Ну и крик же она подняла тогда! Я решил не идти к Манечке, но она как будто об этом догадалась и схватила меня за руку.
Манечкина мать открыла дверь и осмотрела меня с ног до головы, от ботинок до макушки.
— А где сметана? — спросила она.
Манечка опять схватила меня за руку и сказала:
— Мама, вот этот хулиган Водовоз разбил банку со сметаной!
— Ты чего пришёл? — крикнула Манечкина мать. — Ты чего пришёл, хулиган? Вон отсюда!
Она мне ничего не дала сказать и толкнула с лестницы.
— Вон отсюда! — кричала она. — Хулиганское отродье!
Я совсем одурел. Я выбежал на улицу… Я плакал, как маленький. Какая-то тётенька с балкона спросила, в чём дело. Но я ей не ответил. В подвале Манечкиного дома овощной магазин, и в это время чьи-то руки в рукавицах выставили в окно ящик с гнилой картошкой. И я схватил картофелину и запустил в прохожих. Тётенька с балкона кричала:
— Ты что делаешь? Мальчик! Мальчик!
Я побежал по улице; какой-то дяденька хотел меня схватить, но я увернулся.
На улице Минина и Пожарского я бросил камень в собаку. На улице Чапаева скорчил рожу какой-то девчонке, которая смотрела на меня из окна. Она мне тоже скорчила рожу. Я сказал:
— Уродина.
Она ответила:
— Сам урод. Чего пристаёшь? Я тебя трогала?
И надо же, чтобы мне Алёшка Параскевич встретился. У него всегда очень серьёзный вид, и я подумал, что это противно. Я вспомнил, что Параскевич ещё ни разу не дрался.
— Параскевич, — сказал я, — сейчас будем драться!
Он улыбнулся, но, разглядев моё лицо, перестал улыбаться.
