— Вот он, — сказала Мила. — Вот он, сверхъестественный человек. Ну как ты мог такое сделать?
Папа пожимал плечами.
— У-у! — сказала мама. — У-у, бессовестный! Человек так хорошо к нему относится, а он оставил его с секундомером, а сам убежал.
Они удивлялись. Они говорили, что я способен на такие поступки, какие нормальному человеку даже в голову не придут. Зато коммерческим директором они прямо-таки восхищались. Мама сказала:
— А Валентин ещё беспокоился. Два раза прибегал узнавать, вернулся ли ты домой. Где ты был?
— В кино, — сказал я.
Мама всплеснула руками. Мила захохотала.
— Как дурачок, — сказала она. — Ну чего ты улыбаешься?
А что мне было делать. Не мог же я им всё объяснить. Просто язык не поворачивался.
Я поужинал, и меня сразу же усадили делать уроки. Мама то и дело заглядывала в мою комнату, чтобы проверить, занимаюсь ли я. Я делал вид, что пишу или читаю. А на самом деле я думал о том, каким глупым я был в этот день. Я стал считать, сколько раз я сделал или сказал что-нибудь глупое: выходило уж очень много. Это хорошо над другим подсмеиваться. В нашем классе, например, все над Генкой Зайцевым смеются, потому что Генка Зайцев глупо улыбается и часто ни с того ни с сего выкрикивает: «Дай руку, товарищ далёкий!» или: «Я вернусь к тебе, моя Маруся!» Я сам ему не раз говорил: «Эх ты, дурачковский!» Ну, а если тебе такое скажут? Идёшь ты, допустим, по улице, а о тебе говорят: «Вон идёт дурак». Обидно.
Я вышел в другую комнату. Там мама рассказывала Миле о том, как поругалась с продавцом в магазине из-за того, что продавец отрезал ей сыр не с той стороны, с какой мама хотела.
Мама очень подробно об этом рассказывала. Ну о чём они говорят?
Мама заметила, что я усмехаюсь.
— А ты перестань! — сказала она. — Легче всего над матерью смеяться. Ты попробуй двойки исправить.
Мама — отсталая женщина: она занимается сватовством. Сосватала дочь своей подруги Сонечки за Яшу Котика из соседнего дома. Теперь они живут припеваючи и должны всю жизнь быть благодарны маме.
Я хмыкнул и пошёл в свою комнату. Легче стало. А то ведь чувствовал себя таким дураком, что хоть плачь.
