Немного погодя, все в лагере засуетились у своих палаток. Кто-то подготавливал себе постель на ночь: потом, в темноте, это будет сделать значительно труднее. Это касалось, конечно, только тех, кого привезли сюда на машине и у кого была эта самая «постель». Кто-то заранее искал фонарик и свечи. Чья-то собака — привезённый с собой из города белый пудель — утащила тапочек тети Розы, и та вылезла из палатки и безнадёжно всплеснула руками. Потом, доскакав на одной ноге до бревна, лежащего неподалёку от костра, уселась на него, совершенно расстроенная. Она не понимала тех людей, которые принципиально ходили исключительно босиком. Появился и Владимир Сергеевич, сел на камень напротив Натальи, и глядя, как она насыпает в котелок кашу, заливает её водой из пятилитрового пластикового баллона и вешает котелок на крюк над огнём, нравоучительно произнёс:
— Человек — это не то, что в него входит, а то, что из него выходит.
Глубокомысленно изрёкши этот пассаж, подняв вверх указательный палец, он, не спеша, удалился.
— Он хотел сказать, что все мы — дерьмо. Но так тонко… Так по-французски, — не выдержала, не оставив фразу без своего комментария, Наталья.
Тётя Роза хихикнула.
В это время к сидящим у костра подошла пожилая худенькая женщина в белом платочке и с печальными умными глазами глубокого синего цвета. Она вела за руку мальчика лет семи.
— Можно, мы здесь, на бревне, около костра посидим? — спросила она, — А то, сейчас около палаток — так шумно. Да и мешаем мы, не одни же в палатке живём. Вот и посидим здесь пока, чтобы под ногами не путаться.
— Конечно, можно, — сказала Наталья.
— Когда-то я сюда первый раз приехала, чтобы духовное общение получить. Научиться внутренней работе. А сейчас просто потому, что очень мне тяжело. Так получилось, что я одна с внуком управляюсь. Никого у нас больше нет, — она немного помолчала, — И приехала я сюда теперь уже совсем за другим…
— А зачем? — спросил Сергей.
— Терпению научиться, — ответила бабушка, — Бывает, сижу в четырёх стенах, внука жду из школы… Он у меня хороший, только очень буйный, резвый. Многие считают — невоспитанный. Гуляет подолгу во дворе. Выдумщик — страсть какой. Все ребята вокруг него толпами ходят, ждут, какую он ещё игру придумает. И талант большой у него есть — рисовать очень любит. Каждый день что-либо рисует, и хорошо получается… Так вот, сижу я, значит, дома, внука жду. Молитву тихую совершаю. Обед готовлю, рукоделием каким занимаюсь, а, как надо выйти — страшно становится. В магазин сходить, мусор вынести… Выхожу из подъезда — как на пытку иду. Как на казнь: сквозь строй соседей. Они вслед смотрят, шепчутся. Гордячкой кличут. За что? Злобно так смотрят. Выискивают, чем бы зацепить, что бы обидное сказать. Может, я что-то не так делаю, что люди ко мне так плохо относятся? Что-то надо менять в жизни, так я решила. А то и Дениске будет через меня плохо. Не примут и его люди. Я, наконец, почувствовала тревогу и подумала, что в моём поведении что-то болезненное есть. Я уже стала как можно реже в магазин ходить. И мусор выносить только рано-рано утром. Бывает, выглянешь за дверь, прислушаешься — вроде нет никого. И — бегом! Если никого так и не встретится, то бурную радость испытываешь. Но, чаще всего, будто специально подстерегают. Обязательно кто-нибудь тоже высунется. Но, как-то же другие люди, которые тоже любят уединение, живут? И я поняла, что мне не просто нужно что-то менять, но менять резко, немедленно, безоговорочно. А потому, собралась, взяла Дениску — и вот мы здесь, сюда приехали. Потом уже поняла, зачем: терпению научиться.
