Иуда: предатель или жертва? | страница 58



Сначала Иисус покорно соглашается на распятие, затем Иуда вешается на дереве. «Совершенно одинокий, предающийся самобичеванию» Иуда убивает себя, «даже не дожидаясь решения Пилата», и тут уместно напомнить, что «ни один Завет не содержит ни слова против самоубийства» (Даубе 312, 314).[81]

Эту жуткую параллель между Иудой с безвольно висящим телом и лицом, обращенным к небу, и Иисусом, поднятым и распятым на кресте, воссоздает пластина слоновой кости северо-итальянского ларца, датируемого 420—430 гг. н.э. Контраст между свисающими конечностями Иуды и его обращенным вверх лицом вызывает сострадание к его участи. Мария, еще один апостол и римский воин, проявляющие внимание к фигуре справа, служат намеком на то, что шокирующая театральность публичного распятия Иисуса затмила личную трагедию Иуды. В этой композиции явно слышится отзвук пусть и не выраженной ясно в тексте Матфея мысли о том, что самоубийство Иуды явилось результатом его заблуждений насчет возможных последствий своего доноса на Иисуса, равно как и нарушенного им золотого правила Иисуса: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (7: 12). У ног Иуды лежит брошенный кошелек. Преисполненный раскаяния, Иуда в конечном итоге, как и Иисус, изобличает безнравственность иудейских властей. Таким образом, в Евангелии от Матфея именно иудеи, а вовсе не Иуда, воплощают лицемерие народа, не исполняющего того, что проповедует.

Резким контрастом раскаянию Иуды еще до распятия Иисуса в Евангелии от Матфея предстает обращение иудеев после Его распятия к Пилату с прошением поставить охрану у гроба Иисуса, чтобы его ученики не украли Его тело и не распространили ложные вести о Его Воскрешении. Когда же фоб обнаруживают пустым, первосвященники и старейшины подговаривают римских воинов, посулив им деньги, пустить слух о том, что ночью, когда они спали, тело Иисуса выкрали его ученики. Манипулирование людьми, подтасовка фактов, подкуп и обман, на которые идут иудейские старейшины, резко контрастируют с молчаливым страданием Иисуса и Иуды. Итак, Матфей включает в свое повествование новый фрагмент о немедленном раскаянии, обращении и смерти Иуды. Но позволило ли ему это внести и другие существенные смысловые корректировки в версию Марка, прежде всего, в описание Воскрешения Иисуса и Его воссоединения со своими учениками? Этот вопрос возникает не случайно: ведь Иуда у Матфея оказывается первым, кто постигает ценой своей жизни божественную сущность Иисуса. Обращение Иуды предсказывает то, что доказывает Воскресение — божественную ипостась Иисуса. Если в Евангелии от Марка содержится намек на то, во что, возможно, он верил - не Иуда, но Бог «предал [Сына Своего] за всех нас» (К Римлянам 8:32), - то Матфей в своем Евангелии намекает, что через распятие Сын Божий «возлюбил меня и предал Себя за меня» (К Галатам 2:20).