И вот теперь офицеры один на один сходятся с императором, оказываются с ним с глазу на глаз, начинается последний поединок. Наступила минута, когда всем надлежит уже сбросить маски и показать свое лицо. Этому сопутствует беспокойство и напряженность, ибо между сторонами устанавливается новая система отношений, они вступают в непредсказуемую ситуацию. Императору уже нечего терять, но он еще способен защищаться, защищаться своей беззащитностью, бездействием, одним тем, что он хозяин этого дворца, и еще тем, что он оказывал немаловажную поддержку мятежникам – разве он не молчал, когда мятежники заявляли, что вершат революцию именем императора? Он никогда не опровергал сказанного ими, не заявлял, что это ложь, а ведь именно подобная комедия лояльности, какую месяцами разыгрывали военные, так кардинально упростила им задачу. Офицеры, однако, решают идти дальше, до конца – они желают развенчать божество.
В таком обществе, как эфиопское, до крайности задавленном нуждой, бедностью и заботами, ничто не способно возбудить больший гнев, возмущение и ненависть, нежели картина коррупции и привилегий элиты. Даже самое бездарное и ничтожное правительство, сохрани оно спартанский образ жизни, могло бы просуществовать долгие годы, пользуясь народным признанием. Ведь в сущности, народ, как правило, относится к дворцу добродушно и снисходительно. Но любая толерантность имеет границы, которые дворец в своем самодовольстве и расточительстве легко и часто переступал. И тогда улица неожиданно вместо послушной становится непокорной, из терпеливой превращается в бунтарскую. Но вот наступает момент, когда офицеры принимают решение развенчать царя царей, вывернуть его карманы, открыть и показать людям скрытые тайники в кабинете императора. В это самое время седовласый Хайле Селассие, который пребывает во все более прочной изоляции, бродит по вымершему дворцу в сопровождении своего камердинера Л. М.
Л. М.:
И вот, благодетель, уже когда брали последних господ сановников, из разных закутков их извлекая и в грузовик приглашая, один из офицеров говорит мне, чтобы я с достопочтенным господином остался и, как всегда бывало, всяческие услуги ему оказывал, и, проговорив это, вместе с остальными офицерами уехал. Я тотчас же отправился в высочайший кабинет, чтобы выслушать волю моего всевластного господина, но я никого там не застал и последовал дальше по коридорам, раздумывая, куда мог уйти мой господин, и вижу, что он стоит в главном зале, предназначенном для приветственных речей, и наблюдает за тем, как солдаты его императорской гвардии укладывают свои вещмешки и узлы, собираясь уходить. А как же это так, думаю я, они уходят совсем, оставляя нашего господина на произвол судьбы в то время, когда в городе разгул всякого бандитизма и анархии. И тогда я спрашиваю их, а вы как, благодетели, совсем уходите? Совсем, отвечают, но возле ворот пост остается, чтобы, если какой-нибудь господин сановник попытался проникнуть во дворец, его схватить. И вижу я, как достойный господин стоит, смотрит и молчит. Тогда они, поклон господину нашему отвесив, со своими мешками удаляются, а сиятельный господин, продолжая молчать, глядит им вслед и потом, ни слова не сказав, удаляется в свой кабинет.
