Центурион и охраняемый им арестант имели одинаково бесстрастные выражения лиц. Прокуратор же смотрел в окно, поворотившись к кричавшему спиной.
- Переменчива и жалка участь человека, - задумчиво и тихо пробормотал он.
- Человека - да. Но Небеса постоянны. Они не знают перемен и никогда не пребывают в суетном движении, - неожиданно звучно продолжил дискуссию арестованный.
Каиафа растерянно молчал, переводя непонимающий взгляд с одного на другого. Не дождавшись продолжения, он завопил, гневно простирая руки к наместнику. Слова, произнесенные им, дальше были гневливы и обличающи.
- Ты ждешь того дня, в который, по обычаям наших предков, мы не делаем никакой работы, никаких дел! Неужели ты намереваешься спасти этим гнусного преступника от казни?
- Распни его! - грянуло с площади.
- Нет, - прокуратор заносчиво поднял голову, уже приняв решение. Он обернулся и был спокоен. Осужденный на смерть человек перестал быть проблемой, став частью решения другой проблемы.
- Как? - это все что мог прохрипеть первосвященник, горло которого перехватило.
- Я не вижу вины этого человека, - высокомерный римлянин намеренно подчеркнул слово "человека", - как не усмотрел его вины и твой властительный соплеменник.
- Если у кесаря такие слуги, Рим скоро падет, как старый дряхлый ствол смоковницы, - Каиафа задыхался от бешенства.
- Ошибаешься, жалкий иудей! - прокуратор надменно вздернул подбородок, - римские орлы скоро расправят свои крылья над всем миром! Наш лозунг - пусть гибнет мир, да здравствует справедливость!
- Итак....
- Итак, я не утверждаю своей подписью приговор Синедриона и не скрепляю его печатью наместника Иудеи. Если он нарушил ваши законы, воздайте ему по заслугам сами. Но бойтесь ошибиться....
Прокуратор повернулся к центуриону, - передайте его начальнику тайной стражи Синедриона, - и, казалось, потерял всякий интерес к происходящему, крикнув в сторону двери, - обед мне!
Он подошел к медному рукомойнику, стоящему в углу, и демонстративно совершил омовение рук.
- Не я пролью кровь его, но сами иудеи, - пробормотал прокуратор, не разжимая плотно сомкнутых губ.
В глазах Каиафы, направленных на Пилата сквозила неприкрытая ненависть, рука судорожно сжимала посох, губы дергались, силясь что-то сказать.
- Ты не слуга своему кесарю!
- Свою верную службу цезарю я докажу сегодня же вечером, - насмешливо произнес римлянин, стряхивая прозрачные крупные капли воды на пол.
