Однако звук оборвался рукой Фагота, зажавшего ему рот. Вслед за этим откуда-то вывернулся и Азазелло. Он выхватил из-за пазухи увесистый кошель, приятно звякнувший серебром, развязал его, дернув за шнурок, и сделал вид, что вывалит все содержимое на испоганенный сражением пол.
Тавернщик, тотчас опустив руки, подхватил с живота огромный грязный фартук из грубой ткани и проворно подставил его под кошель. Звон сыплющегося серебра был для него небесной музыкой, а внезапно свалившееся богатство, на которое можно было купить, по крайней мере, еще одно такое же заведение, враз сделало выражение его вечно кислого лица изумленно-радостным.
Кот, тем временем, вновь нанизав бараний бок на острие вертела, послужившего для ратных дел, сунул его в тлеющий очаг.
- Восславь Иисуса, - рявкнул Азазелло счастливому тавернщику, закончив выгрузку серебряных денариев в подставленный фартук.
- Хвала Иисусу, - козлетоном ввернул Фагот.
- Слава Иисусу, - почти эхом откликнулся ошеломленный свершившейся чередой событий владелец заведения. Он с трудом верил в небывалую удачу.
Отдаленный звон колокольцев, спешащей к таверне тайной стражи, заставил победителей поторопиться. Они вышли из зала, поглядывая в сторону дворца Ирода, откуда доносился тревожный звон.
Присоединившийся к друзьям вальяжный кот грыз на ходу бараний бок, поочередно вытирая лапой, испачканные в жир, победно торчащие усы....
Проходя возле пологих склонов горы Мориа, им почудились звуки меланхолической, плакучей и тягучей музыки. Ближе к западному отрогу высокого холма музыка стала звучать громче и заунывней.
- Однако, музыка печали - коротко выразил предположение Азазелло.
- Кого-то хоронят, - веско дополнил кот. Весь его вид говорил о явном преувеличении им собственных заслуг в одержанной только что победе.
Со стороны моря неожиданно подул холодный сырой ветер, а с потемневшего неба заморосил, дождь - не дождь, а какая-то изморось, что для Иерусалима было неправдоподобно....
Маттавия прибыл с отрядом стражников, когда возмутители спокойствия были уже далеко. Скоротечность боя дала беглецам значительную фору во времени.
Очухавшийся уже могильщик, бессмысленно трогал окончательно замалиновевший и расплющенный нос. Усы его обвисли к плечам, а маленькие, узко посаженные злобные глазки, смотрели на мир с детским недоумением. Он так и не понял, что произошло и ничего не смог пояснить начальнику тайной стражи по поводу исчезновения наглых чужаков. Побоище было кратковременным и жестоким.
