Только вот этот раз мог быть последним. Всего шесть недель назад они собирались у Карла в Эйджаксе[2] на Рождество. Обычно его дети и внуки собрались бы вместе только на следующее Рождество, но…
Но ты не можешь полагаться на то, что дотянешь до следующего Рождества; не в этом возрасте.
Нет; ему не следует об этом думать. Сегодня праздник, торжество. Надо веселиться, и…
И вдруг у него в руках оказался фужер с шампанским. Эмили кружила по комнате, раздавая фужеры взрослым, а Карл разливал детям сок в пластмассовые стаканы.
— Папа, встань рядом с мамой, — сказал Карл. Дон сделал, как просили, проковыляв к Саре на другой край комнаты. Она не стояла — не могла подолгу стоять — а сидела в старом «Сибарите», чудовищных размеров мягком кресле с откидной спинкой. Ни он, ни она больше не раскладывали это кресло, хотя внуки любили возиться с его механизмом. Он встал рядом с Сарой, поглядел сверху на её редеющие белоснежные волосы. Она, насколько смогла, изогнула шею, чтобы бросить взгляд на него, и улыбка пересекла её лицо — ещё одна линия на ландшафте из трещин и складок.
— Всем внимание! — крикнул Карл. Он был старшим из детей Сары и Дона и всегда верховодил. — Минуточку внимания, пожалуйста! — Разговоры и смех быстро стихли, и под взглядом Дона Карл поднял свой фужер с шампанским. — Я хочу предложить тост. За маму и папу, в шестидесятую годовщину их свадьбы!
Все взрослые подняли свои фужеры, и через секунду дети последовали их примеру стаканами с соком.
— За Дона и Сару! — сказала Эмили, а Перси добавил: — За бабушку и дедушку!
Дон отхлебнул немного шампанского — первый алкоголь с Нового года. Он отметил, что рука дрожит больше, чем обычно: не от возраста — от чувств.
— Ну, папа, что скажешь? — спросил Карл. Он улыбался от уха до уха. Эмили снимала всё на датакомм. — Прошёл бы ты через всё это ещё раз?
Вопрос задал Карл, но ответ Дона предназначался Саре. Он поставил свой фужер на маленький чайный столик рядом с её креслом, потом тяжело и болезненно опустился на одно колено, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами сидящей жены. Он взял её за руку, ощутив тонкую, почти прозрачную кожу, натянутую на вздувшиеся суставы, и заглянул в бледно-голубые глаза.
— Ни на миг не задумался бы, — тихо произнёс он.
Эмили испустила долгий театральный вздох восхищения.
Сара сжала его руку и улыбнулась ему, той самой асимметричной усмешкой, которая покорила его тогда, когда им обоим не было тридцати, а потом сказала с твёрдостью, которую редко можно было слышать теперь в её голосе:
