— По-моему, это самый красивый из всех дворцов, стоящих на Большом канале, — говорила °на Таре. — В путеводителе сказано, что он построен для юных новобрачных и когда-то был весь покрыт настоящим золотом.
— Ух ты! — воскликнула Тара. — Кое у кого, видно, водились деньжата…
Они увидели его сначала с воды, и дворец показался им легким и воздушным, как мечта, — его ТРИ этажа с изящными колоннами и кружевными арками словно парили над землей.
Сойдя на берег, девушки подошли к дворцу с суши, миновали площадь с бассейном из розового мрамора и по каменной лестнице вошли внутрь.
Сейчас тут был музей, и они ходили по его залам, расставаясь и сходясь вновь; каждая из них разыскивала и смотрела то, что ей казалось интересней.
Нэнси хотелось увидеть картины Тициана, и особенно одну, указанную в путеводителе, о которой говорилось, что особое внимание в ней следует обратить на цвет волос у женщины — золотисто-рыжеватый, присущий только кисти Тициана. Нэнси нередко слышала от людей, что у нее самой «тициановские» волосы, потому она довольно долго вглядывалась в картину, восхищаясь, впрочем, не только цветом волос, но и вообще всей гаммой красок этого художника, главы венецианской школы Высокого Возрождения, прославившегося своим «открытым мазком и мощным звучанием цвета». Нэнси была вполне согласна с таким определением путеводителя.
Картина, на которую сейчас смотрела Нэнси, представляла собой откровенный портрет Венеры — какой хотел ее видеть художник, — богини любви и красоты, обнаженное тело которой было украшено нитями жемчуга… Какое искусство! Как прекрасно и величественно! Нэнси уже забыла о сходстве волос и не могла отвести глаз от картины в целом.
— Волосы почти как у тебя. А? Разве нет? — услышала она позади себя чуть насмешливый мужской голос и вздрогнула от неожиданности.
Неожиданности тем более неприятной, что человеком, нарушившим чувство ее восхищения от картины, был не кто иной, как Джанни Спинелли собственной персоной.
— Что вы здесь делаете? — не совсем уместно задала она вопрос холодным и раздраженным тоном.
— То же, что и ты, дорогая, — ответил он с усмешкой. — Любуюсь картинами. Разве это запрещено?
— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — сказала Нэнси решительно. — Вы действуете совсем как в каком-нибудь дурацком кинобоевике. Преследуете меня повсюду.
— Кино меня не интересует, — сказал он. — Я забываю о нем, когда вижу вас… Здесь, не на экране!
Нэнси испытывала одновременно злость и беспомощность. Последнее — особенно после того, как снова его увидела, и не могла не признаться самой себе, что он очень привлекателен со своими кудрявыми темными волосами, правильными чертами лица, мускулистой грацией тела. С него бы тоже писать картину и вывешивать в этом зале! Прямо Аполлон Бельведерский!
