И все-таки она постаралась не показать слез на следующее утро, когда Виктор попросил Роджера принести ему несколько папок.
«Не надо сердиться, — уговаривала себя Грейс, — он держится за жизнь до последнего, ведь его бумаги, его бизнес — это и есть он сам».
Она не знала, что эти документы призваны защитить будущую империю Виктора.
Грейс согнула соломинку, поставила ее в стакан с водой и протянула больному. Тот взял его сам — вместо того, чтобы позволить ей напоить его. Виктор сделал глоток и поставил стакан на поднос. Он заметил, что у жены озабоченный вид.
— Не волнуйся, милая. Все идет своим чередом.
Однако с позиции миропорядка все шло совсем не так, как должно.
По крайней мере, замораживание человека для того, чтобы он смог начать жизнь заново, не укладывалось в общепринятые рамки. Тем не менее Виктор твердо решил проконтролировать собственную смерть. Управлять — так до самого конца. Ноги и руки окоченели? Кожа приобрела болезненно серый оттенок? Это были признаки последней стадии почечной недостаточности. Финал неотвратимо приближался, об этом все знали. Никто бы не заподозрил, что существует альтернатива — подвергнуть Виктора замораживанию прежде, чем он умрет. Когда это произойдет, в лаборатории будут только Роджер, Джед, тщательно проверенные доктор и коронер. Всем хорошо заплатят за молчание.
По документам смерть наступит тогда, когда они ее зафиксируют.
На самом же деле она никогда не коснется Виктора.
Он увернется от нее. И впрыгнет в лодку, которая доставит его в будущее.
— Послушай, Грейс, — сказал Виктор скрипучим голосом. — Знаю, тебе тяжело. Но когда меня не станет, все будет улажено. Я имею в виду документы. Вы с Роджером можете их проверить. Главное… — Он помолчал, раздумывая над следующей фразой. Лгать не хотелось. — Главное, что тебе ни о чем не нужно беспокоиться.
Глаза Грейс увлажнились.
— Я никогда не переживала из-за денег, — всхлипнула она, взяла его за руку, погладила пальцы. — Знаешь, мне будет тебя не хватать.
Виктор кивнул.
— Очень сильно, — прошептала Грейс.
Оба сжали губы, Виктор судорожно сглотнул. В ту самую минуту он чуть не выложил ей всю правду. Но ты либо ловишь момент, либо упускаешь. Виктор его проморгал.
— Мне тоже, — пробормотал он.
Саре казалось, что Итан был единственным парнем, которого она могла полюбить. Но он не отвечал ей взаимностью.
Это стало ясно в канун Рождества, на парковке возле «Данкин Донатс» в девять часов шестнадцать минут. Протягивая Итану упакованную в яркую бумагу коробочку с гравированными часами из его любимого фильма, Сара наконец призналась в своих чувствах. Прежде они были скрыты глубоко в ее сердце, как в недрах взрывающейся звезды, и она никому не решалась доверить их — только продавцу в часовом магазине и зеркалу у себя в спальне. Но еще до того, как прозвучали последние слова ее пылкого признания: «Я просто… знаю, что это безумие… я просто люблю тебя, понимаешь?» — Итан стал вращать глазами, словно в поисках кого-то третьего, которому можно было сказать: «Во дает, а?»
