Они ведут себя так всегда и везде. Они не хотят знать, что можно жить по-другому Для них лишь деньги есть символ успеха. Говорящие иное – стопудовые лохи. И я, если честно, больше с ними не спорю.
Они все равно не поверят, что в Лондоне можно классно жить и на три пенса. По будням ходить на блошиный рынок Портобелло, где меж антикварных рядов торгуют дешевой спаржей и сладкой картошкой-бататой. По выходным летать дискаунтером Ryanair на континент. По утрам бегать по Кенгсингтон-Гарденс с белками наперегонки. По ночам гонять с гиком и свистом в компании роллерблейдеров от Арки Веллингтона до собора Сент-Пол.
И понимать из своего прекрасного далека, что потребительский лозунг – создать в России миддл-класс и стать его частью – устарел, ибо не сулит никакой перспективы. Ведь средний класс – это просто идентификация по доходу и потреблению, и больше решительно ничего. Миддлы в России победили – ну, и что дальше?
Прогрессивным российским людям пора взять на вооружение другой лозунг – быть европейцем. То есть открыть мир, открыться миру и добавить к своей жизни еще одно измерение.
Act a European, be a European.
Присоединяйтесь, барон.
2004
Непременная безупречность быта и вида российских прогрессивных людей плоха не потому, что новодел означает отсутствие истории, хотя бы и кредитной, а потому, что самостоятельно свой стиль прогрессивные люди устраивать не решаются. Все дано на откуп дизайнерам, консультантам, ребятам со стороны. Этот комплекс – сродни привычке секса в единственной миссионерской позиции. Раскрепощайтесь!
Если, товарищи, взять билет до города Лондона и прогуляться по Гайд-парку, то возле озера Серпантайн можно найти одноименную галерею из тех, что путеводители помечают как «рекомендуется; плохих выставок не бывает». Побродить по exhibition мексиканца Орозко (мячики в пакетиках, войлок на веревках) и услышать за спиной по-русски: «По-моему, нас дурят».
Идиотизм ситуации в том, что, с одной стороны, в общем, да, соглашаешься. А с другой, внутренне споришь: вы че, ребят, по Церетели загрустили?
Впрочем, о чем спор. Ребята правы. Пока родное искусство торчало на реалистической точке зрения и замерзания, Запад произвел техническую революцию: грянул век пара. Турбиной был Пикассо. Он первым поставил во главу угла не мастерство, а технологию. Он плохо рисовал. Загляните в его музей в Барселоне: хилый ужас этюдов. Поскольку в испанском реализме удача не светила, Пикассо уехал в прогрессивный Париж, где и представил результат применения не навыка, но идеи. Кубизм стал технологией, доступной любому: Пикассо или Брак – картинка одинакова. В середине века Уорхолл (кстати, отличный рисовальщик) сделал произведением искусства консервную банку: это попало в струю, и в искусство пришел тираж. А завершился век чередой инсталляций, где понятие мастерства отсутствует вообще. Не нужно уметь рисовать, чтобы завалить венецианскую пьяцца Сан-Марко скомканными газетами, среди которых, шурша, будут взлетать и садиться голуби. Не нужно знать композицию, чтобы слепить из глины тридцать пять тонн глазастых гуманоидов и уставить ими выставочный зал (моя колонка о морали? Да, о морали: сейчас)… Можно посреди зала поставить пустую раму: все, что попадет внутрь нее, мгновенно превратится в артефакт. Искусство пришло к тому, что все могут все. На этом же оно завершилось.
